Погружение в отражение - [12]

Так что, если раз в год они увидятся, это будет уже большое счастье.

Потом у Тани пойдут дети, ее внуки, которых она увидит только на фотографиях. А Таня потихоньку привыкнет общаться с мамой по телефону. Сначала через день, потом раз в неделю, потом еще реже…

Может, запретить? Расстроить свадьбу?

Вера Ивановна неумело глотнула горький дым и снова закашлялась.

Не так уж это невозможно, как кажется на первый взгляд.

Сначала озвучить все свои опасения. Рассказать, что закон о запрещении браков с иностранцами отменили совсем недавно, а живем мы в стране, в которой слова «не запрещено», «разрешено» и «можно» отнюдь не являются синонимами. Да, сейчас полегче, но все равно без визы КГБ никто брак не зарегистрирует. Возьмут и откажут, но про тебя уже не забудут никогда. Станешь у них числиться как неблагонадежная. Или еще до кагэбэшников твои товарищи тебе крылья подрежут. Скажут, что ты недостойна высокого звания комсомолки, а значит, и учиться в вузе тоже незачем. Исключат и из ВЛКСМ, и из института, разрешение на брак не дадут, и что ты будешь делать? Куда пойдешь? Стоит ли рисковать будущим? А если и распишут вдруг, что дальше? Молодые, разбежитесь, и придется тебе возвращаться в Союз с в‐о-о-от таким пятном на биографии. Карьеру ты уже не построишь, хоть разбейся, и замуж тебя возьмет после иностранца далеко не всякий. А если с ребеночком будешь, то точно никто не позарится. Доучиться в институте не дадут, а если вдруг и получится восстановиться, то только на заочное, но смысла в этом немного, ибо тебя все равно не примут ни в одну спортшколу на работу, даже в занюханную путягу физруком не возьмут. Чему ты сможешь научить советских детей? Иностранцев охмурять? Спасибо, не надо!

Стоит ли так рисковать ради чужого мужика, который поматросит и бросит? Нет, если он действительно тебя любит, то это он должен переехать в Советский Союз и разделить с тобой все тяготы быта, а если не готов, то грош цена и ему, и его великой любви! Мужик обязательно предаст, уйдет из семьи, в крайнем случае, если уж очень хороший, то рано умрет. И ты останешься одна. Другое дело мать! Мать всегда рядом, всегда поддержит и утешит! Никто и никогда тебя не будет любить так, как родная мать!

Посеять сомнения, а дальше жать на любимую педаль – чувство долга. Я ради тебя все, спала вполглаза, ела вполкуска! Конечно, глядя на мою обширную пятую точку, этого не скажешь, но тем не менее! Я света белого не видела из-за твоих болезней, не состоялась как адвокат, отказалась от личного счастья, только чтобы тебе было хорошо! Не жила, всем жертвовала ради тебя, чтобы ты… Что? Тоже не жила? Тоже отказалась от всего?

Вера Ивановна усмехнулась. Стратегия подействует. Таня выберет мать. Погорюет, но вскоре первая любовь забудется, и она встретит нормального советского парня и построит нормальную советскую семью, в которой матери найдется достойное место.

А что появится между ними натянутость, холодок, так ничего страшного, зато будут рядом. Плох тот родитель, который не загубил мечту своего ребенка.

Вера Ивановна храбрилась, но сильно сомневалась, что сможет провернуть эту комбинацию.

Пока она думала, сигарета догорела как-то сама собой, так что жаром от уголька припекло пальцы. Вера Ивановна очнулась и выбросила окурок в тяжелую бетонную урну, из которой залихватски торчали горлышки пивных бутылок.

Пора на работу. На любимую и интересную работу, в которой ей так и не удалось добиться успеха.

Утверждать, что Вера Ивановна не состоялась в профессии только из-за дочери, значило слегка погрешить против истины.

Да, ей приходилось часто уходить на больничный, отпрашиваться в садик и школу на собрания и концерты, и дома она ломала голову над Таниными задачками, а не над делами своих подзащитных.

Но Таня росла, хлопот с ней поубавилось, а Вера Ивановна так и застряла в адвокатах по назначению. Она оказывала населению юридические консультации, выступала с обязательными лекциями, повышая правосознание граждан, и защищала в суде всяких алкашей. И весьма неплохо защищала, только это все оставалось незамеченным никем, в том числе и самими алкашами, которые считали, что просто повезло, судья добрый попался.

Коллеги не то чтобы держали ее за дуру, но как-то получилось, что она осталась для них чужой. Будто чернокожая сотрудница после отмены расового неравенства в Америке: вроде бы такая же, как все, с таким же дипломом и опытом, но все-таки негритянка.

С ней были вежливы, любезны, но никогда не спрашивали ее мнения или совета, а когда она выступала на заседании коллегии, то чувство было такое, будто говорит в пустоту.

Впрочем, Вера Ивановна никогда не была амбициозной и не слишком хорошо понимала выражения «уметь подать себя» и «заявить о себе». Всегда было стыдно себя выпячивать и подчеркивать свои заслуги. Она просто добросовестно работала и ждала, когда руководство заметит ее старания. Не заметило.

Так и придется ей до самой пенсии заниматься всякой ерундой.

А потом доживать в пустоте, забвении и одиночестве. Лучше, наверное, умереть на работе, не дожидаясь пенсии, – хоть какой-то шанс на достойные похороны.