Погружение разрешаю - [5]

Глубиномер тем временем показывал уже 150 метров. Мы находились над крутым склоном, покрытым темно-серым илом. Тут уже не было видно ни одной живой «души» – ни на дне, ни в толще воды. Мерланги остались выше. Пора было возвращаться обратно. Мы развернулись и пошли обратным курсом точно на север, придерживаясь естественного понижения рельефа дна – Анапского подводного каньона. На дне каньона лежал толстый слой мягкого пушистого на вид ила.

Когда «Тинро-2» вышел на глубину 110 м, нам стали попадаться какие-то странные ямы, похожие на следы, оставленные слонами в глинистой почве близ водопоя. Округлые, глубиной сантиметров десять, с плоским донцем, эти ямы усеивали все дно вдоль нашего маршрута. «Что за наваждение, – подумал я. – Кто же это здесь натопал? Ну, не слоны же, в самом деле!». Ни одна разумная мысль не приходила мне в голову по поводу происхождения странных ям.

Между тем мы вышли на глубину 90 метров. Стало светлеть. Слабый солнечный свет пробивался сквозь толщу воды, окрашивая подводный пейзаж в синеватые тона. На коричневатом иле будто лежала тонкая синяя вуаль. Всюду на дне были загадочные ямы, о которых я не знал, что и думать. Вдруг на ровном участке дна что-то вздрогнуло. Я направил туда подводный аппарат. Ил зашевелился, и со дна поднялась, словно огромная птица, камбала-калкан. Тяжело взмахивая плавниками, рыба поплыла, почти прижимаясь к грунту. Очевидно, камбала лежала, зарывшись в грунт, и подводный аппарат спугнул ее. Я проводил рыбу взглядом, а потом посмотрел на то место, где она лежала. Это была яма! Точно такая же, как многие другие вокруг. Загадка, наконец, разрешилась: ямы в иле, похожие на слоновьи следы, оставались после того, как со дна всплывали камбалы. Судя по количеству ям, камбал в вершине подводного каньона было очень много. Почему они выбрали это место? Может быть, потому, что в каньоне они находили защиту от донных тралов? Вероятно, так оно и было. На ровном шельфе камбалы становились легкой добычей рыбаков, а в подводном каньоне они были недоступны. Подтверждением моей гипотезы был нетронутый тралами донный ландшафт. Анапский подводный каньон стал как бы естественным заповедником для камбалы-калкана, благодаря чему их популяция сохранилась, несмотря на интенсивный промысел.

Поднявшись из каньона на ровный шельф, мы вдруг почти столкнулись с акулой – катраном длиной около метра. Акула вела себя очень нервно, видимо от неожиданности. Она заходила то с одного борта подводного аппарата, то с другого, и стрелой проносилась мимо иллюминатора. Я наудачу сделал несколько снимков, не особенно рассчитывая на их резкость: уж очень быстро плавала акула.

Погружение порадовало меня результативностью. Я выяснил самое главное, что поручал мне начальник рейса: рыбы, как донные, так и придонные, не только не боятся пониженного содержания кислорода, но и вплотную подходят к границе смертоносной зоны, где господствует сероводород, и ведут себя при этом совершенно естественно – кормятся и отдыхают. Лишь появление шумного, излучающего яркий свет монстра – подводного аппарата, было способно внести беспокойство в их размеренную жизнь. И еще я выяснил: на какой именно глубине кончается жизнь в Черном море – 130 м. Зону с глубинами от 120 до 130 м можно назвать переходной, где еще могут встречаться отдельные экземпляры донных беспозвоночных (асцидии), и куда могут заплывать отдельные особи мерланга. Образно говоря, некоторые рыбки сунутся, понюхают – сероводород! И быстро возвращаются обратно, на глубины 110–120 м, где еще есть кислород. Феномен увеличения концентрации мерланга вблизи границы зоны сероводорода я объяснил тем, что сероводород тяжелее воды и на нем, как на подушке, скапливается оседающий сверху планктон, где и погибает. Таким образом, верхняя граница зоны сероводорода в Черном море – это своего рода скатерть-самобранка для придонных рыб, главным образом мерланга.

Замечу, что в классических книгах по океанологии (таких, как книга А. Д. Добровольского «Моря СССР») нижней границей жизни в Черном море (и, соответственно, верхней границей сероводородной зоны) считалась глубина 200 м. По моим непосредственным наблюдениям эта граница находится значительно выше, метров на 70–80. Из сопоставления прежних данных и подводных наблюдений может вытекать следующий вывод: либо прежние измерения были неточны, либо граница сероводородной зоны за 20–30 лет поднялась ближе к поверхности Черного моря. Зная, с какой тщательностью велись в нашей стране океанологические наблюдения и будучи лично знаком с профессором А. Д. Добровольским (он читал на географическом факультете МГУ, где я учился, курс океанологии), я больше склонен думать, что граница сероводородной зоны в Черном море постепенно поднимается вверх. Это тревожный сигнал, требующий самого пристального внимания ученых.

Глава 3 Испытание на прочность

Испытания подводного аппарата «Тинро-2» в Черном море подходили к концу. Все подводные наблюдатели побывали в погружениях. Всем понравился маневренный и удобный в работе «Тинро-2». Мы постепенно осваивались в подводном мире, учились быстро и точно фиксировать все, что происходит в царстве Нептуна. Таинственный покров с этого царства стал понемногу спадать. Наблюдаемые явления после анализа и размышлений находили, как правило, естественное объяснение. Никаких сверхъестественных чудес мы под водой не нашли. На смену неопределенным ожиданиям «чуда» пришли вполне конкретные вопросы, решение которых требовало присутствие человека под водой. Мы ощущали радость открытия маленьких секретов подводного мира. Подводные романтики постепенно становились реалистами. Но от этого притягательная сила морских глубин нисколько не уменьшалась, а, наоборот, росла. После каждого погружения хотелось вновь идти под воду, ибо каждый спуск в глубину таил в себе что-то неожиданное.