Погребённые заживо - [99]

Глава двадцать первая

Импровизированная сцена была установлена в комнате его отца, окна которой выходили на улицу.

Сидя на единственном стуле, Торн слышал голоса, раздававшиеся из-за наспех сделанного занавеса, — его отец со своим другом Виктором готовились к выходу. Торн оглянулся на старые мамины часы, стоящие на каминной полке. Ему нужно было возвращаться на работу, и на это все у него действительно не было времени.

— Вы еще долго там?

Его отец из-за занавеса проорал в ответ:

— Оставь свой чертов парик!

Торн замер, когда увидел, что из-под плотного черного материала клубится дым. Он встал и побежал к занавесу, но понял, что не может к нему дотянуться. Он рвался на свежий воздух и кричал своему отцу, находящемуся по ту сторону занавеса, чтобы он выходил.

— Успокойся, — ответил отец. — Сядь. Мы будем готовы через минуту.

— Тут дым…

— Нет, блин, тут никакого дыма!

— Хватит ругаться.

— Как же тут не ругаться!

Занавес поднят, Торн падает на стул, когда отец с Виктором делают шаг вперед сквозь пелену искусственного дыма, доходящего им до пояса.

Джим Торн ухмыльнулся и подмигнул:

— Говорил же тебе, это не дым, сосунок!

Само по себе представление оказалось неплохим.

Виктор подошел к пианино и начал играть. Отец Торна запел, но эффектное начало было смазано, когда он практически сразу забыл слова и стал отчаянно переигрывать, потом сказал: «Завязывай!», потому что посчитал это пустой тратой времени. Затем они перешли на свой жаргон…

— Тебе известно, что на разработку «Виагры» тратится больше средств, чем на борьбу с болезнью Альцгеймера?

— Это ужасно, — заметил Виктор.

— Ты мне это говоришь! У меня член постоянно стоит, а я не могу вспомнить, что с ним нужно делать!

И дальше в таком же роде. Все обычные шутки, которые сыплются без перерыва одна за другой; Виктор в роли простачка радостно подыгрывает своему старинному другу. Всякая чепуха из уст отца Торна о том, что болезнь Альцгеймера не так уж и плоха: по крайней мере, ему не приходится смотреть повторы программ по телевидению, он может сам спрятать свои же пасхальные яйца и всегда встречает новых друзей.

— Пока ты не забываешь и своих старых, — заметил Виктор.

— Ну, еще бы! — Мгновение. Взгляд. — А ты кто такой?

Торн наслаждался каждой минутой этого представления, с радостью видя, как счастлив его отец. Торн забыл о времени и работе, которая его ждет, пока эти проявления провалов памяти, которые он так всегда опасался увидеть, трансформировались в нечто комичное. Пока его отец не сводил с него своих сияющих глаз, выражающих притворное недоумение.

Торн засмеялся и зааплодировал еще одной безнадежно устаревшей импровизации. Звук его аплодисментов замер, как по сигналу, когда его отец повернулся к Виктору и громким шепотом уголком рта произнес:

— Я их убиваю.

— Ты горишь, Джим.

— Ты чертовски прав! Горю!

Торн засвистел, когда старик повернулся и взору зрителей предстало искусно вышитое цветное пламя на спине его пиджака. Он затопал ногами, когда Джим Торн начал танцевать, двигая бедрами и вращая плечами, отчего казалось, что пламя медленно ползет вверх по его спине.

— Папа…

Его отец обернулся и посмотрел на сына:

— Не паникуй, сынок! Все совсем не так, как кажется.

Но внезапно Торн понял, что языки пламени настоящие, что они прожигают синтетический костюм отца и сжирают находящуюся под ним плоть.

Он мог явственно ощутить, насколько реален этот запах.

Он потянулся, чтобы нажать большую красную кнопку, расположенную возле его стула, и тут зазвонил звонок. Оглушительно громко, но звук стихал — совсем как его аплодисменты — каждый раз, когда говорил его отец.

— Это настолько грубо!

— Что именно? — спросил Виктор.

Торн закрыл уши ладонями. Он не слышал, как кричал отцу, чтобы тот заткнулся и убирался отсюда, умолял Виктора о помощи.

— Чертовски смешно звучащий фургончик с мороженым, — ответил Джим Торн.

— Это пожарная тревога, ты, старый тупица!

— Не стоит делать поспешных выводов.

— Нам нужно сейчас же уходить. Это пожарная тревога!

Улыбку отца Торн видел сквозь венец языков пламени. Несмотря на болтовню, было слышно, что его голос надтреснул, что потрескивают горящие волосы.

— Пожарная тревога, Том? Ты уверен?

Торн поднял голову и потянулся к телефону, отгоняя череду бесконечных видений, которые повисли между ним и крышкой стола.

— Ты спал?

— Нет…

— Из тебя плохой лжец, — заметил Хендрикс. Он что-то уловил в голосе Торна. — Тот же сон?

Торн выпрямился, потом медленно встал.

— Можно сказать и так, — ответил он. Охнул, когда стал крутить головой. Его спина дала о себе знать, и он чувствовал, как будто кто-то наступил ему на шею.

— Жаль, что у меня совсем нет времени вздремнуть, — поддел Хендрикс.

— День был очень тяжелый.

— И у тебя, и у меня — у обоих, приятель.

— Да, извини. Я чуть не забыл, что ты тоже выезжал сегодня утром.

— Поверь мне, лучше бы не выезжал. Иногда я жалею, что занялся медициной. Когда думаю, что следовало бы послушать родителей и упорно заниматься, чтобы стать артистом балета, как они мечтали.

Подобные комментарии в исполнении Хендрикса с его монотонным манчестерским акцентом редко когда не поднимали Торну настроение. Видение постепенно исчезло, но запах до сих пор стоял отвратительный…