Погребенные - [67]

Кивки, возгласы согласия: "Мы должны воззвать к Хозяину, Илай, пока не поздно".

— Прекрасно. Тогда давайте соберемся с духом и найдем жертву, которая порадует его. Итак, желает ли кто-нибудь принести себя в священную жертву и тем самым обрести неоспоримое право войти в чертоги тьмы? Никто не обретет большей любви, чем предложивший свою жизнь Хозяину.

Они смотрели друг на друга в ужасе, каждый надеялся, что найдется смельчак и выйдет вперед. Но все, наоборот, пятились, трясясь от страха.

— Тогда я сам сделаю выбор! — теперь они были в полной власти Илая Лилэна, он мог казнить и миловать, и никто не осмелился бы оспаривать его права; каждый молился про себя, чтобы жребий пал не на него.

— Есть ли среди нас девственница?

— Нет… нет, — нестройный шепот, и снова наступила тишина.

— Тогда самая молодая из женщин будет наилучшей жертвой.

Испуганные женщины искали глазами Шину и, убедившись, что она на месте, облегченно вздыхали. Их минула чаша сия.

— Шина… Шина… Шина! — возбужденные восклицания становились все громче, Шину схватили и поволокли по земле. Она отбивалась и кричала, пока ей не заткнули рот. Толпа с восторгом предвкушала жертвоприношение.

— Хорошо, — Лилэн стоял, скрестив руки на груди, и довольно улыбался. — Хозяин наверняка будет удовлетворен. У нас нет крови девственницы, но мы можем принести кое-что ничуть не хуже — тело повешенной шлюхи! Не будем медлить.

Мужчины и женщины подчинились в сладостном возбуждении. Связав запястья и лодыжки жертвы, они накинули петлю ей на шею, а другой конец веревки перебросили через толстый сук на высоте в полтора человеческих роста.

В молчанье все вновь обратили взоры к Лилэну, готовые исполнить любой его приказ. Сейчас он заменял Хозяина, был их спасителем; если он сказал, что потаскуха должна умереть, так тому и быть. Грузная женщина с обвислыми, морщинистыми грудями плюнула жертве в лицо. Ее поступок вызвал шумное одобрение, другие женщины стали подходить, чтобы ударить или пнуть приговоренную, припомнив, как их поколачивали мужья. Эта сука должна быть повешена, и если ее смерть обеспечит им благоденствие — тем лучше.

— Хватит! — властный окрик остановил избиение. — Она должна быть в сознании до самого конца. Натяните веревку!

Они с готовностью ухватились за веревку и рванули с такой силой, что сдавленный вопль Шины тут же оборвался булькающим хрипом. В мягком серебристом свете луны ее нагое тело казалось невесомым, даже прекрасным. Широко раскрытые глаза смотрели с мольбой, но было некому внять. Слово Илая было законом, и никто не смел возразить. Их охватило новое желание, разнузданность которого граничила с безумием; в предвкушении убийства они были чужды и разума, и сострадания.

— Повесить ее! К дьяволу эту сифилитичку!

Все не сводили глаз с Лилэна, державшие веревку ждали его команды.

Тот стоял, воздев руки к ночному небу, в лунном сиянии его глаза казались огромными. Он физически ощущал свою власть: в ушах зашумело, кровь в жилах побежала быстрей, сердце отбивало боевой ритм. Когда Лилэн решил разнообразить серое существование кумгильцев, он выдумал и "священные" обряды, призванные помочь участникам оргий позабыть стыд. Неожиданно фантазия стала реальностью, и теперь губы шептали странные, непонятные ему самому слова. Но он был уверен, что именно те самые, которые нужны для прямого обращения к Хозяину Зла.

Тело Шины приподнялось еще выше, когда свободный конец веревки привязали к стоявшей рядом березе, связанные ноги задергались. Палачи поспешили присоединиться к остальным, чтобы лучше видеть раздувшееся, искаженное лицо жертвы, кровь, брызнувшую из прокушенной губы на грудь. Тело медленно качнулось, черный треугольник, казалось, дразнил мужчин, скрывая то, что столько раз в прошлом давало им наслаждение. На этот раз не оргазм потряс тело Шины, но приближение смерти. Хрустнули позвонки искусанной в любовном экстазе шеи.

Заклинания Лилэна потонули в злобных криках. Тело дернулось в последний раз и обвисло; сук заскрипел под тяжестью. Смерть Шины была встречена воем разочарования, но не потому, что ее пожалели: все произошло слишком быстро, и они не успели насладиться мучениями жертвы. Свою злость и досаду они обрушили на безжизненное тело, царапая его ногтями, молотя кулаками; под яростными ударами оно болталось, как боксерская груша. Тем временем Илай Лилэн продолжал монотонно читать заклинания, на лице застыла отрешенность, глаза казались невидящими, словно бельма.

Неожиданно сгустился туман, холодное облако опустилось на рощу, скрыв белой пеленой и луну, и болтавшийся на веревке труп. Все затихли, как по команде. Даже голос Лилэна смолк, хотя губы продолжали безмолвно шевелиться, призывая зло.

Шина была забыта, все с тревогой оглядывались вокруг, испуганно шарахаясь друг от друга. В ужасе они упали на колени и обратили взгляды в Лилэну, крики слились в едином вопле.

Главарь, казалось, оцепенел, протянутые руки что-то искали, но находили лишь пустоту. Он попятился, передвигая ноги, как заводная игрушка, лицо исказила страшная мука, какую не могла причинить даже самая сильная физическая боль. Он согнулся и зашатался, но прежде, чем тело ударилось о землю, он был уже мертв. Едва Лилэн тяжело рухнул на мокрую траву, на том месте, где только что стоял он, возникла из тумана какая-то фигура. Или это вечность прошла? Время исчезло.