Пограничными тропами - [4]

Вспоминая слова младшего сержанта, Сапегин впоследствии не раз думал, что его учитель и первый проводник по горным тропам все же немного преувеличивал. Чувство некоторого опасения и недоверия к окружающим горам и пропастям полностью так и не покинуло его, привыкшего к необозримым равнинным просторам, к широким степным трактам.

Но страх постепенно исчез. Не только днем, даже ночью приходилось переправляться по узкой горной гряде. Освоившись и прижившись на новом месте, Сапегин уже не задавал мучительного вопроса: как ловить нарушителей? Ответ пришел сам по себе.

Участок заставы, на которой служил Сапегин, был большой. Поэтому часто уходили на сутки-двое, прихватив с собой почтовых голубей.

Алексею, однако, не скоро доверили дальний участок: там, в отдаленьи от заставы, надо действовать умело и наверняка. Выжидающая позиция начальства немного задевала самолюбие Сапегина. Когда же, наконец, Дизигбаеву и Алексею поручили идти в наряд на самый ответственный участок, радости Сапегина не было конца. Теперь он мог считать себя совершенно полноправным пограничником. И Алексей был уверен, что именно там, на далеком участке, ему предстоит отличиться в задержании врага. Но… «отличился» он в другом. Теперь об этом даже стыдно вспоминать.

…Прошли они с Дизигбаевым километра три; Алексей приложился к фляжке. Часа через полтора пить захотелось снова. Что делать? Он хорошо помнил наставление начальника заставы. Однако жажда была настолько сильна, что Сапегин не выдержал.

Воды становилось меньше, пока не осталось чуть на донышке, а жажда не проходила. Посмотрел Алексей на Дизигбаева — не видит ли? — и допил весь остаток.

Вскоре в укромном местечке, в тени между скалами сделали короткий привал. Надо было подкрепиться. Дожевав сухой паек, Дизигбаев отер рот, отвинтил крышку фляжки и с аппетитом приложился к широкому горлышку.

Алексей, бросив на друга беглый взгляд, тоже отер рот и не спеша встал.

— А ты чего же не пьешь?

— Так, не хочется, — как можно равнодушнее ответил Алексей.

— После обеда хорошо попить, — сказал младший сержант, — особенно перед дальнею дорогой.

Алексей промолчал.

После обеда идти стало тяжелее. В одном месте тропа пропала совсем.

— Вот и наш участок, — показал Дизигбаев. — Отсюда начинается. А вон, видишь седловинку? Там в прошлом году контрабандиста задержали, — продолжал Дизигбаев. — С той стороны шел. Здоровый такой. Плечи— скала! Понимаешь? Вот мы туда и пойдем.

До седловины было близко. Однако, чтобы добраться до нее, пришлось подниматься круто вверх, буквально карабкаясь по скалам. С каждым метром подъема жажда усиливалась. Мелькнула мысль: «Попросить разве у Дизигбаева? Но как можно? Они взяли одинаковый запас воды. Надо терпеть».

Перед вечером младший сержант предложил перекусить. Алексей согласился нехотя. Его организм требовал воды. Лениво пережевывал он ставшие безвкусными мясные консервы, мысленно ругал старшину за то, что тот отпустил им черствый хлеб.

Заметив, что младший сержант заканчивает ужин, Алексей быстро поднялся, пошел в сторону. Он знал, что Дизигбаев сейчас потянется за фляжкой и потому решил избежать соблазна.

Однако Дизигбаев не стал пить. Быстро вскочив на ноги, он в два прыжка нагнал Алексея.

— Стой! — негромко сказал он. — Ты напрасно уходишь. У тебя нет воды. Я тебе дам.

Торопливо отвинтив крышку, Дизигбаев протянул фляжку Алексею.

— Вот, пей! — предложил он.

Сапегин протянул было руку к фляжке, но вдруг решительно отстранил ее.

— Нет. Спасибо. Я не хочу.

У Дизигбаева брови сошлись на переносице, глаза глянули строго, но тут же посветлели.

— Бери, Алексей, я знаю — хочешь. У тебя давно нет воды, — настаивал он, переборов минутную вспышку гнева. — Ты и после обеда хотел пить. Я все знаю, все видел.

Сознание собственной вины запрещало Сапегину воспользоваться предложением младшего сержанта. Ведь надо же быть наказанным. Торопясь высказать эту мысль, Сапегин заговорил.

— Ты поступаешь по-дружески, предлагая мне воду. Но пить ее я все-таки не могу.

Дизигбаев развел руками. Его предложение шло от самого сердца. Но уговаривать Сапегина он не собирался. Только бы не смалодушничал, не попросил позже сам. А неустойчивых, малодушных людей младший сержант не любил.

Однако Сапегин не сорвался. Дизигбаев не услышал от него ни единой жалобы, хотя на заставу они возвратились только на следующий день к вечеру.

Маленькое происшествие произошло с курением. На границе, в секрете или в дозоре, курить нельзя. Тонкий язык пламени, светлячок папиросы могут выдать нарушителю место расположения пограничника. Сапегин это знал, но все же, хорошо укрывшись за каменной пирамидой, решил закурить. Он уже вытащил из кармана коробок со спичками, но вдруг на его плечо легла рука. Дизигбаев глядел молча, осуждающе.

— Отсюда же не видно.

— Кто знает, — пожал плечами младший сержант. — У нарушителя не два глаза, а четыре. Да и сверху можно увидеть.

Этим и закончился разговор. И больше он никогда не возобновлялся.

Шли дни, недели, месяцы. Дважды Сапегин и Дизигбаев участвовали в задержании врага. Потом неожиданно для обоих пришла разлука: командование решило доверить Алексею розыскную собаку. Его направили в школу.