Пограничными тропами - [2]

Шрифт
Интервал

Но старшина шел как ни в чем не бывало. Его тонкий слух немедленно сортировал все звуки на две категории — обычные и подозрительные. Спокойно вел себя и Кубик — большая овчарка, собака Сапегина. Она слегка тянула поводок, увлекая старшину все вперед и вперед.

Иногда Сапегин приседал, просматривая местность. Кубик, понимая хозяина, поднимал уши торчком и так же, как Сапегин, внимательно всматривался вдаль. Черный влажный нос овчарки двигался быстрее. Шел Сапегин быстро, но совершенно бесшумным шагом.

«Не идет, а плывет», — подумал Иван. Несмотря на то, что молодой пограничник до сих пор не получил от старшины ни одного замечания, он понимал, что идет вперевалку, как у себя дома, в степи, и только чудом не нарушил тишины. Одно дело — соблюдать инструкцию: плавно наступать на носки, постепенно перенося тяжесть тела на всю стопу, а другое — выработать легкий шаг. В этот миг под ногами что-то хрустнуло. Иван широко взмахнул руками и чуть не полетел на землю. Коряга!

На хруст обернулся Сапегин. Он пристально взглянул на напарника и неодобрительно покачал головой. Дюкало готов был от стыда провалиться сквозь землю. Мысленно проклиная некстати подвернувшуюся корягу и свою неуклюжесть, Иван стал выше поднимать ноги. Кто знает, что может попасться на пути.

Но так идти оказалось гораздо труднее. Вскоре Дюкало почувствовал слабую боль в подъеме ноги и усталость в икрах.

Подождав напарника, Сапегин заботливо спросил:

— Что, ногу натер?

— Не…е, — смущенно протянул Иван.

— Устал?

— Нет. Просто… Ну, решил ноги выше поднимать, — признался Дюкало.

Сапегин улыбнулся.

— Эх, ты, голова садовая, — просто и безобидно сказал он. — Ходить надо легко, но естественно, без напряжения. А так, как ты придумал, далеко не уйдешь. Придется привал сделать.

Немного передохнув и помассажировав новичку ноги, продолжали обход. Все так же легко и свободно шел Сапегин, рядом бежал Кубик. Но Дюкало уже не чувствовал прежней бодрости. И нет-нет, а подумывал о тяготах пограничной службы.

За глубокой долиной, на крутом склоне начинался лес. Значит, скоро в обратный путь. Так предусматривалось и в задаче, поставленной начальником заставы.

Сапегин поманил к себе Дюкало.

— Это тоже «бойкое» место, — сказал он, указывая на лес. — Деревья и ночь — заманчивое сочетание для нарушителей.

Дюкало удивленно взглянул на старшину.

— Вы ж говорили, что в лощинах их любимые места.

По губам старшины скользнула хитрая улыбка.

— Везде их любимое место. И в лесу, и в поле, и в лощине. Нарушитель одними путями не ходит. А если бы так было, чего проще их задерживать.

«Вот тебе и самое «нарушительское» место!» — подумал новичок.

На обратном пути несколько раз останавливались у служебной полосы. На хорошо вспаханной и тщательно проборонованной земле, виднелись следы. И ни одного из отпечатков не оставил незамеченным Сапегин. Для него, опытного следопыта, каждая вдавленная ямка, словно книга, рассказывала историю происшедшего на служебной полосе. Вот пробежал заяц. Это его след: две широко расставленные лапки по бокам и две внутри, почти рядом.

— Видишь, брат, как у косого задние лапы передние обгоняют, — улыбнулся Сапегин. — И ты думаешь, отчего так? От страха. Пожалуй забегут вперед, если лиса на пятки наступает, — старшина обвел глазами вокруг и продолжал. — Конечно, она. Вот смотри.

Чуть в стороне, наперерез заячьим, пролегли отпечатки лисьих лап.

— Значит, где-то там, — Сапегин указал назад, — лиса заметила зайца и пошла наперерез. На той стороне полосы следы сходятся. Как видно, была подходящая гонка.

Алексей на минуту задумался.

— А может быть, и сейчас еще продолжается, — предположил он.

Иван нагнулся над отпечатками, внимательно осмотрел края.

— Пожалуй, — согласился он. — Дело было совсем недавно.

Сапегин испытующе посмотрел на Дюкало.

— Почему так думаешь?

— По отпечаткам вижу, — уверенно проговорил Дюкало. — Краешки их еще не подсохли, совсем свеженькие. Часа полтора, как проложены, не больше. На занятиях рассказывали, — в свою очередь вопросительно поглядел на Сапегина, — так ведь?

Сапегин одобрительно кивнул головой. Мнение пограничника о новичке менялось явно в пользу Дюкало. Старшине нравилось, что новичок ни разу не пожаловался на усталость, как губка впитывал в себя и запоминал новые сведения, старался применять их на практике.

Изучив несколько следов и не обнаружив на участке ничего подозрительного, оба воина направились к заставе. Шли, как и раньше, в некотором отдалении друг от друга, потом сблизились. Но оба молчали, занятые своими мыслями. Думы Дюкало унеслись в родную деревню, к дому, к отцу и матери. Мысли Сапегина вились вокруг лица, находящегося здесь, в пограничном селе. Но как и для Дюкало отец и мать, Алексею это лицо было тоже очень мило и дорого.

Молчание нарушил Дюкало:

— Разрешите задать вопрос? — обратился он.

— Задавайте.

— Непонятно мне, — неторопливо, подбирая слова, заговорил Дюкало, — можно ли командиру учить нас, молодых солдат, строго выполнять устав и пограничные требования, а самому их нарушать?

— Где ты видел такого командира? — спросил Сапегин.

— Сегодня ночью видел. Один старшина проснулся задолго до назначенного времени, не выспался и усталый пошел в дозор.


Рекомендуем почитать
Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Маленький курьер

Нада Крайгер — известная югославская писательница, автор многих книг, издававшихся в Югославии.Во время второй мировой войны — активный участник антифашистского Сопротивления. С начала войны и до 1944 года — член подпольной антифашистской организации в Любляне, а с 194.4 года — офицер связи между Главным штабом словенских партизан и советским командованием.В настоящее время живет и работает в Любляне.Нада Крайгер неоднократна по приглашению Союза писателей СССР посещала Советский Союз.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.