Пограничные характеры - [6]

Помню, как долго метались мы по пустым улицам, пытаясь вырваться из кольца пожаров, как хрустели под ногами стекла… Нестерпимый жар обдавал нас. В домах гудело пламя, огненные языки вырывались из окон, но стены еще стояли, и улица сохраняла прежний облик. Мертвые улицы с каменными остовами домов создавали призрачную иллюзию города. До сих пор я содрогаюсь, если случайно под каблук попадает осколок стекла! Мгновенно и ярко возникает перед глазами грозное видение пылающего города, наше отчаяние и одиночество среди огня, спотыкающиеся дети, которые бегут за матерями и давят, давят сандаликами рассыпанные стекла.

Мы спустились в какой-то подвал, битком набитый растрепанными людьми, и здесь я увидела первого раненого. Молодой парень — пекарь, еще измазанный мукой, равнодушно и тупо смотрел в стенку, а на белых тряпках, намотанных на голову, ярко краснели влажные пятна.

Спуск в подвал был очень крут.

— Осторожнее, потеснитесь немного, — говорила мать. — Дети, вперед.

На ее спокойный негромкий голос откуда-то из толпы кинулась, простирая руки, взлохмаченная женщина.

— Вы энергичный человек, спасите нас!

Теперь это звучит несколько комично. Но тогда этот возглас не казался смешным, как и Леонидас, который прыгал в подштанниках и вопил, проклиная Гитлера.

В моменты, когда рушится все и человек остается беспомощным, много надо мужества, чтобы не призывать на помощь бога или первого встречного.

В этом подвале мы встретили еще несколько командирских жен и стали держаться стайкой. На ступенях причитала старуха еврейка: «Как же я буду жить без всего! Ах, что же будет?». Хорошо, что человек не знает будущего. Пока она горевала лишь о паре сгоревших перин… Внезапно стены содрогнулись. Удар потряс камни и отозвался в каждом теле. Обвалился угол. Бомба! Люди кинулись по узкой лесенке вверх, образовалась пробка. От второго удара заколебался потолок, сверху что-то посыпалось. Среди этого вихря всеобщей паники относительно спокойны, пожалуй, были лишь жены пограничников. Они безмолвно, но решительно огораживали детей от давки.

— Да ведь уже пролетел, пролетел самолет!

В самом деле, взрывы слышались значительно дальше. Мать очутилась в толпе на пятой или шестой ступеньке.

— Остановитесь! Мужчины, берите вещи. Пропустите женщин с детьми.

Конечно, слушали ее слабо. Но уже одно то, что голос не срывался, сделало свое дело. Люди смолкли. Кое-как выбрались наверх.

Гитлеровцы продолжали опасливо красться вдоль улиц, выставив вперед автоматы. Поминутно оглядывались и замирали у стен домов. Трудно было поверить, что так входят победители. Тем более, что не было настоящего боя: слишком маленькие силы стояли в городе. Но одиночки дрались отчаянно. В городе, долго передавали из уст в уста рассказ о трех смельчаках, которые выкатили орудие и били из него. Именно оно и обрадовало нас в первые часы: «Вот и наша артиллерия начала действовать!»

Какой-то неизвестный боец из окна санчасти долго стрелял по гитлеровцам. Раненный в правую руку, он выскочил навстречу врагам и погиб в рукопашной, до конца сжимая винтовку левой рукой.

Потому-то так пугливо и озирались гитлеровцы, хотя давно уже отзвучали выстрелы уличного боя. Коротко, но лихо дрались пограничники 106-го отряда!

А застава на берегу Прута все держалась. В четырнадцать часов Тужлов заметил на вершине кряжа долгожданный кавалерийский полк. Однако в обход, камышами, пробраться к ним смог лишь один спешившийся эскадрон. Миновали сутки. Наступил вечер понедельника. Тужлова вызвали на северную окраину Стояновки, и там, в крестьянской хате, он получил приказ взорвать оба моста. Осуществить это он должен был совместно с офицером комендатуры Константиновым.

Чтобы бесшумно пробраться к мосту и заложить взрывчатку, Константинов предложил идти босиком. Тужлов возразил: камыш все равно шелестит, только ноги зря покалечим. Он немножко хитрил: был ранен в ногу, а голенище скрывало бинты. Разутому, ему бы нипочем не дойти.

Это был дерзкий замысел!

Тремя группами, со строгим наказом ни под каким видом не ввязываться в бой, они должны были пройти приблизительно полтора километра, минуя боевые порядки противника. Как это удалось Тужлову и его людям — коротко не расскажешь. Двигались гуськом в полной темноте. Наконец на фоне неба стали проглядывать фермы железнодорожного моста. А Константинова с минерами нет! Связь с его группой по дороге потерялась.

— Будем их искать, пока не рассвело! — сказал упрямо Тужлов.

Местность вокруг своей заставы он знал отлично. И все-таки кружил безуспешно. Пришлось вернуться на заставу по вспышкам ракет, которые обеспокоенно пускали из Стояновки. Оказывается, Константинов был ранен и отошел раньше них. Командир кавалерийского полка Васильев и начальник комендатуры Агарков сказали Тужлову:

— Поешь и отдохни. Придется операцию проводить днем. Время не терпит. Тебе выполнять, Василий Михайлович, тебе и отвечать по законам военного времени. В помощь даем нашего офицера Нестерова…

Пограничная жизнь отличается тем, что она не состоит сплошь из стычек и острых моментов. Они становятся лишь завершением, а корневая, подспудная часть заключается в воспитании. Постоянное состояние души пограничника можно обозначить словом «готовность».