Пограничные характеры - [54]

Любой всплеск, мелькнувшая голова или рука самого искусного пловца не могут остаться незамеченными. При последнем задержании так и вышло: прожектористы заметили, сообщили сторожевому катеру, тот вышел наперерез. Вся операция уложилась в считанные минуты.

Подняться на вышку было весьма заманчиво. Хотя, честное слово, не так просто! Лестница отвесная, вроде пожарной, скользкие железные прутья. Такие же и поручни, они абсолютно не создают ощущения устойчивости. Особенно это чувствуется при спуске.

— Знаете, — сказала я начальнику заставы, — сойти я не смогу. Хоть убейте!

Капитан уговаривал меня долго и терпеливо. Так и пришлось сползать, ступенька за ступенькой, глядя только ему в лицо и не рискуя отвести глаза хоть на сантиметр в сторону, — а вдруг снова охватит постыдная боязнь высоты?

На вышке я была недолго, ровно столько, сколько надо для романтического настроения. Но задержись я там подольше, подежурь с часовым, не скажу, ночь, хотя бы пару часов, — и для меня все тоже стало бы работой, строгим поминутным графиком включения и выключения прожектора. Короткими словами команд.

— Турция уже светлеет, — сказал прожекторист. — Луна. А мы пониже, за горой.

Прожекторист стоит в будке с узкой щелью, на нижней доске нанесены градусы, оптическая трубка с двумя окулярами, за поворотами которой механически движется и луч прожектора. Сам прожектор расположен на эстакаде над морем.

Мы пожелали солдату успешной службы и, выйдя на открытую площадку, увидели необыкновенное зрелище. Орион, который с темнотой взошел первым, сейчас побледнел: над горой стояло сияние. Снежные склоны на турецкой стороне в самом, деле уже серебряно блестели, но над советским Сарпи только-только показался край лунного каравая.

Сразу заиграло мелкой чешуей море. Все в округе преобразилось, стало отчетливым и праздничным. Каждая галька превратилась в крупный драгоценный камень.

Мы шли по грохочущим под ногами голубым самоцветам, и хотите верьте, хотите нет, но и при ярчайшем свете луны лишь в двух шагах у подножия второй вышки я заметила дозорного. Он сидел в глубокой тени железной опоры, а Турция от него была, если по-деревенски, так за околицей…

САРПИ СОВЕТСКИЙ И САРПИ ТУРЕЦКИЙ

— Все тихо? — спросила я капитана утром.

— Тихо, — отозвался он, снимая шинель. — Можете записать: еще одна ночь на границе прошла спокойно.

— А если пограничники словят бедных мальчиков, — серьезно сказал четырехлетний Чхартишвили, натягивая штанишки, — бедных мальчиков, которые убегут от капиталистов?

Дело в том, что и такие случаи бывают: измученные долгами и безземельем крестьяне приграничных сел пытаются перейти те несколько метров, которые отделяют их от иной жизни.

В самом деле, Сарпи советский должен представляться Сарпи турецкому землей обетованной.

Это не вопрос агитации, все видно простым глазом: темные лачуги, погруженные в глубокий мрак с наступлением ночи, там, и залитые электричеством великолепные двух- и даже трехэтажные дома колхозников по эту сторону. Тишину турецкого берега нарушает лишь изредка протяжный призыв к молитве мусульманского азанчи с высоты минарета. А здесь шум школы, разноголосый, как птичий садок, по вечерам звуки музыки, далеко летящие над горами из клуба.

— Но минарет все же красивый, — сказала я колхозному бригадиру Али, когда мы стояли с ним утром на эстакаде. Али следил за ходом работ по восстановлению того, что было разрушено недавним штормом.

— Что минарет! — небрежно отозвался Алик. — Бог нужен для людей необразованных. Как жить турецкому аскеру, если он не будет уверен, что ему приготовлено место в раю? Вот он и утешается: умру, тогда поживу!

Али не только отъявленный вольнодумец, но и большой щеголь. На нем нейлоновая стеганая куртка последнего фасона, модные брюки и голубая кепка.

Сарпи советский — очень богатый колхоз!

Рядом со школой выстроено большое здание — здешний административный и культурный центр: в верхнем этаже клуб и магазин, внизу правление колхоза, сельсовет, почтовое отделение.

Все дома в Сарпи карабкаются по горам, и лишь здесь, у самого моря, ровное место. На зимнем солнцепеке старики с утра усаживаются на лавочках, беседуют. Мужчины помоложе — не только парни, а и отцы семейств — азартно гоняют на этом же пятачке футбольный мяч. Страсть эта — всепоглощающа! Даже продавец иногда замыкает магазин и становится в полузащиту. Турки через границу «болеют».

Продавец Мухамед, он же заведующий магазином, человек обходительный и расторопный, привозит товар, которому может позавидовать столичный универмаг.

Вот пришла женщина с гор, за плечами у нее на лямках кадора — конусообразная плетеная корзина. В кадорах носят все: фрукты, белье, даже удобрение для садов. Сейчас ей нужен сахар.

— Какого сорта? — любезно осведомляется Мухамед.

Он помнит, кто из покупателей ждет чешский сервиз, кому нужен холодильник последней марки, кто носит венгерские рубашки. В магазине есть все от парфюмерии до мебели. И не какая-то кустарная заваль, а моднейшие вещи. Мухамед сам раскинет штуку ситца, посоветует, расспросит о желаниях.

Маленькое лазское селение в тридцать пять дворов, колхоз имени Орджоникидзе, живет поистине зажиточной жизнью!