Пограничные бродяги - [11]

По этой-то причине жизнь, полная опасностей и лишений, для тех, кто однажды ее отведал, имеет необъяснимые очарование и прелесть, неизъяснимое наслаждение, так что о ней вспоминают с сожалением, ибо только здесь человек ощущает свою жизнь, понимает свою силу и свое могущество.

Часы проходили для охотника с удивительной быстротой, и сон ни разу не смежил его очей. Уже холодный утренний ветерок покачивал верхушки деревьев и наводил рябь на спокойную поверхность реки, в серебристых водах которой отражались ее извилистые берега. На горизонте широкие розовые полосы предвещали близкий восход солнца, укрывшаяся в листве сова уже дважды приветствовала наступление дня своими меланхоличными криками. Было около трех часов утра.

Транкиль поднялся с пироги, на которой он до сего времени восседал в полной неподвижности, чтобы стряхнуть с себя овладевшее им оцепенение, и прошелся несколько раз взад и вперед по берегу, чтобы восстановить кровообращение в руках и ногах.

Когда человек, мы не скажем, пробуждается, — ибо храбрый канадец ни на секунду не сомкнул глаз в продолжение всей долгой ночной стражи, — но стряхивает с себя онемение, которое навели на него тишина, мрак и всюду проникающий ночной холод, то ему бывает нужно несколько минут для того, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. То же самое случилось и с охотником, однако для него, привыкшего в течение долгих лет к отшельнической жизни, этого времени было слишком много, и он собрался почти мгновенно, став столь же энергичным, зорким и внимательным, как накануне вечером. Он уже готовился разбудить своего товарища, который в продолжение всего этого времени спал тем глубоким, восстанавливающим силы сном, которым спят только дети да люди, совесть которых совершенно чиста, как вдруг замер и стал с беспокойством прислушиваться.

Канадец слышал, что далеко в глубине леса, образовавшего густую завесу позади его стоянки, поднимается непонятный шум, с минуты на минуту увеличивающийся и вскоре превратившийся в грозный гул.

Шум этот становился все ближе и ближе, это был гулкий частый топот, треск деревьев и ветвей, глухое мычание, — словом, не похожий ни на что человеческое, неопределенный, необъяснимый и ужасный гул, который, явно приближаясь, звучал, подобно бурной реке, глухо и непрерывно.

Квониам, внезапно разбуженный этим странным шумом, был уже на ногах, держа ружье в руке и устремив глаза на охотника, готовый действовать по первому сигналу, еще не понимая, что происходит вокруг, с головой, отяжелевшей от сна, и под влиянием того панического ужаса, который овладевает самым храбрым человеком, когда он чувствует себя застигнутым врасплох неизвестной опасностью.

Так прошло несколько минут.

— Что делать? — в нерешительности пробормотал Транкиль, тщетно пытаясь проникнуть взглядом в лесную чащу и уяснить себе, что там происходит.

Вдруг неподалеку раздался резкий свист.

— А-а! — радостно воскликнул Транкиль, вдруг поворачиваясь назад. — Сейчас я узнаю, в чем дело.

И, поднеся пальцы ко рту, он с изумительной ловкостью изобразил крик цапли. В ту же минуту из-за деревьев выскочил человек и в два прыжка был уже около охотника.

— О-о-а! — закричал он. — Что делает здесь мой белый брат.

Человек этот был Черный Олень, индеец, которого ожидал Транкиль.

— Я жду вас здесь, вождь, — отвечал канадец.

Краснокожий был человеком двадцати шести или двадцати семи лет, среднего роста, пропорционального сложения. На нем был боевой костюм его племени, индеец был татуирован и вооружен, как будто вышел на тропу войны. Черты его красивого лица выражали ум и величие, все обличало в нем честность, смелость и добродушие.

В эту минуту он казался крайне возбужденным, и это было тем более необычно, что для краснокожих является своего рода вопросом чести сохранять хладнокровие, чего бы с ними не случилось. Глаза его сверкали, речь была коротка, отрывиста, в голосе звучали нотки металла.

— Скорее, — сказал он, — мы потеряли много времени даром.

— Что там такое? — спросил Транкиль.

— Бизоны! — ответил вождь.

— О-о! — с ужасом вскричал охотник.

Теперь он понял. Шум, который доносился до его слуха все это время, производила манада 9 бизонов, которые направлялись, по всей вероятности, к великим прериям Дикого Запада.

Необходимо вкратце объяснить читателю то, что так скоро сообразил охотник, чтобы стало понятным, какая ужасная опасность обрушилась вдруг на наших героев.

Манадой в прежних испанских владениях зовут многотысячное стадо диких животных. Бизоны в своих обычных блужданиях в брачную пору соединяются иногда в манады, состоящие из пятнадцати — двадцати тысяч голов и образующие плотную странствующую массу. Эти животные двигаются всегда напролом, напирая друг на друга, они ничего не разбирают и сметают все препятствия, которые попадаются им на пути. Горе безумцу, который захотел бы их остановить или изменить направление их бешеного бега: он будет раздавлен, как соломинка, под ногами этих тупых животных, которые пройдут по его телу, даже не заметив этого.

Итак, положение наших героев было крайне опасным, так как по воле случая они оказались как раз лицом к лицу с манадой, надвигавшейся на них с быстротой молнии.