Пограничники - [11]

— Видели?

— Видела, — ответила женщина и прибавила насмешливо: — Хорошенький, молодой…

Голос у нее был грудной, певучий.

— Заманите, — сказал мужчина, — и будет вам награда. Денег дадим.

Женщина засмеялась, и ямочки на щеках сделали ее еще красивей и моложе.

— А вы правду говорите, что эти из наших мест, вологодские?

— Так точно. Новички пришли. Этот вологодский, и еще несколько земляков с ним.

Женщина помолчала, потом улыбка вновь осветила ее лицо. Без слов понятно было, что она согласна.

Часовой опять вышел на дозорную тропу и тут явственно услышал — уже не с той стороны, а с нашей — хруст, словно кто-то наступил на сучок.

— Стой! — тихо, почти шепотом окликнул он. — Кто идет?

Из-за деревьев показался начальник заставы, тонколицый, остроносый, чуть сутулый, в длинной кавалерийской шинели.

— Товарищ начальник заставы, на участке ничего не замечено. На сопредельной стороне ходила к берегу девица, несла хворосту охапку. Часовой Коробицын.

Говорил он тихо. Это был чернобровый парень, с прямым носом на большом румяном лице. Щеки у него были такие гладкие, словно он и не брился никогда.

Начальник заставы зашагал дальше проверять посты и секреты, то исчезая за деревьями и кустами, то вновь выходя на дозорную тропу. Он уже пять лет, с двадцать второго года, служил на этой границе, и каждая кочка, каждый кустик были знакомы ему.

В эти дни он особенно тщательно проверял участок: у недавно прибывших новичков последнего призыва еще нет достаточного опыта. К их приезду застава по-праздничному украшена, было собрание всех бойцов, увольняемые делились опытом, он сам рассказал об успехах и недостатках их работы, демонстрировал диаграммы по всем видам подготовки, увольняемые торжественно передавали новичкам винтовки, и, конечно, каждый считал свою винтовку самой лучшей.

Затем старые пограничники повели молодых по участку, рассказывая им о тайнах лесов и болот.

Но полностью люди узнаются на практической работе — так считал начальник заставы. Привычная осторожность удерживала его от поспешных суждений о вновь прибывших бойцах.

Сам он стремился в действиях своих к той точности и четкости, без которых невозможна пограничная работа. Малейшая ошибка в таких делах, как расстановка постов, рассылка обходов, своевременная смена часовых, может повлечь за собой самые скверные последствия — нарушитель воспользуется тотчас же. А участок этот был активный, и всего лишь несколько десятков километров отделяло этот отрезок границы от Ленинграда.

Командиры на учебном пункте оказались правы: граница мало чем разнилась от тех деревенских просторов, из которых прибыло большинство бойцов. Здесь было, правда, поярче и поцветистей, чем в родной деревне Коробицына, но разобраться во всех этих зарослях все же невелика наука для лесного человека, и не так уж трудно соревноваться на стрельбище охотнику, с берданкой ходившему на медведя. Лесные шорохи, болотный плеск, щебетанье птиц — все это с детства живет в крови, и неужели слух не различит в этих привычных шорохах и голосах человечий звук? Неужели зрение ошибется даже в темноте? И все-таки везде и во всем виделся и слышался вначале нарушитель, особенно в первую ночь. Когда Коробицын впервые вышел ночью в паре с опытным товарищем на пост, все в нем ходуном ходило. То и дело брал он винтовку наизготовку и каждой падающей сосульке шептал:

— Стой!

Собственные шаги он готов был принять за вражеские.

Он так вглядывался во все, что от напряжения у него даже глаза заболели.

— Все кажется, — жаловался он потом.

Земляк его Болгасов — тот прямо потом сознался:

— Трусость была, что упустишь. Птица встряхнулась, а я мечтаю, что человек, — забурился, перевалился через бугор, упал…

Командир отделения Лисиченко особо занимался новичками. Он был не очень складный человек — длинный, с неожиданно широкими плечами, с головой яйцом. Он ходил от поста к посту, от одного новичка к другому, и, чуть появлялась рядом его спокойная фигура, стыдно становилось за все свои страхи. Лисиченко давал в пару новичкам опытных пограничников и старался не тревожить страшными рассказами о нарушителях, изо дня в день обучая и воспитывая бойцов. Спокойствие и уверенность придут вместе с полным овладением знаниями. И рассказы его вначале были тихие.

— Был у меня в отделении года два назад боец. Фамилия ему Плохой, а сам он стал потом хороший, — рассказывал он, например. — Раз было: пришел ночью с участка, винтовку поставил и не почистил оружия. Сам заснул. Гляжу — винтовка холодная, грязная. Будить я его не стал, пусть отоспится. Дал почистить другому — Кобзарю по фамилии. А потом вызываю его (когда уж он поспал) и завожу беседу. Сначала про него все спрашиваю: что мешает? Нравится ли служба? Что трудно дается? Ознакомлен ли хорошо с участком? Нет ли трусости? А потом: «Винтовку почистил?» И вот солгал человек. Говорит: «Почистил». Тона я не повышаю, только разоблачил его лживость. «Как тебе, — говорю, — не стыдно! Ведь государственной важности дела делаем. Не всякому такой почет дается, а ты безопасность границы своевременно не обеспечиваешь». Надо тут стыд в человеке вызвать — самих ведь себя охраной границ обеспечиваем, не бар каких-нибудь. И стал он, хоть по фамилии и Плохой, а по всем показателям хороший боец. Одному доброе слово сказать надо, а на другого и покричать.