Пограничники бывшими не бывают! - [91]

Показав жестом «не надо вставать», я посмотрел на Савельева. Парень лет двадцати, рост около ста восьмидесяти сантиметров, худой, очки (само собой, круглые, как у Шандора Радо[195]), кудрявые, почти белокурые волосы. Короче, вид у младшего политрука, как у классического ботана, правда, чуть повыше, но тоже сгорбленный, хотя ему-то с чего, компами пока не пахнет. Наверно, много читает книжек, сгорбившись, ну или пишет чего.

Иду дальше, вон сидит Иванов с командирами своего батальона.

– Здравия желаю товарищи, товарищ Иванов-Затейник, – тот встает и, подходя:

– Товарищ начальник штаба дивизии, проводим совещание начсостава батальона.

– Проводите, товарищ майор, правда, теперь я комиссар дивизии, и, согласно приказу полковника Старыгина, Савельев переходит в мое подчинение, его взводом поставьте командовать наиболее опытного сержанта. А Савельев будет теперь служить по специальности.

– Слушаюсь, товарищ комиссар дивизии, сержант Губаревич перейдет командовать третьим взводом второй роты. А вот и Губаревич, сержант, передай Савельеву, что он, согласно приказу комдива, уходит в распоряжение Любимова, нового комиссара дивизии, а ты теперь комвзвода.

Губаревич (белорус из-под Минска, среднего роста, коренастый слесарь) улетел выполнять приказ, минуты через три вернулся вместо него Савельев.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться, младший политрук Савельев в ваше распоряжение прибыл.

– Ну, товарищ Иванов, продолжайте, а мы пойдем.

Идем с Савельевым, а раз мне теперь с ним кооперировать, значит, надо просечь, чем он дышит, потому пытаюсь начать разговор.

– Как тебе служба, Егорка?

– Да какая служба, я только 15 июня прибыл-то из училища, почти и не успел нормально службу начать. Неделю отслужил, как война началась, и как же страшно было, ну вначале. То утро 22 июня никогда не забуду, столько людей погибло, ладно уж бойцы и командиры, погибать за родину это их обязаность, это их долг, но дети и женщины…

– Ничего, Егор, отомстим мы Гитлеру и его ублюдкам, мало того, кровавыми слезами умоются суки, так еще лет на 500 зарекутся даже смотреть косо в сторону СССР.

– Но как же они так, товарищ старший лейтенант, там же большинство тоже рабочие и крестьяне, почему они не повернули оружие против Гитлера?

– Савельев, у нас коммунистическая идеология, у них, понимаешь ли, националистическая. А в большинстве людей сидит животное националистическое чувство, причем оставшееся еще с пещерных времен. Ну, человек не из нашего стада (племени) – чужой, плохой, негодный, второсортный человек. Вот Гитлер с рЫбентропами всякими и достучались до этого животного элемента человеческой души. (Узнали бы Савельев и другие, что у гитлера в XXI веке гитлереныши появятся, с русскими, украинскими, казахскими и даже монгольскими фамилиями…) Понимаешь, они уже не ощущают себя рабочими и крестьянами. Они делят мир на две части, первые это они, нордическая раса, первый сорт, хозяева мира, арийцы, а вторая часть это все остальные. Народы «рожденные быть рабами арийцев», понимаешь, весь мир принадлежит им – «арийцам», а все мы можем в их мире быть всего лишь рабами. Все славяне, тюрки, семиты и хамиты, азиаты и африканцы, короче, все остальные. Они в нас во время боя видят не противника, и не человека, воюющего за родину, а бунтующего раба, не желающего отдавать свое имущество и землю своему «законному» хозяину.

– Ого, товарищ старший лейтенант, вы точно раньше не комиссарили?

– Так вот, Савельев, ты теперь заместитель комиссара дивизии по политической работе. И мы щас с тобой пойдем заниматься этой самой работой с пленными немцами, чтобы они стали идейными союзниками РККА, а не подневольными попутчиками.

Так, разговаривая о насущном, мы подошли к «месту дислокации» немцев (не фашистов, а наших немцев).

Шлюпке со старшиной Чумаком (помните, из той, первой колонны, мордастый такой) и со своими новообращенными немцами занимались изучением оружия РККА, (ППШ, ППД и ДП-27), мы подождали сидя, когда окончится занятие, наблюдая за немцами.

Видимо, поняв, что мы хотим побеседовать с немцами, Шлюпке и Чумак ускорили процесс, и через полчаса занятие было окончено (а если не срочность, с немецкой дотошностью, ребята, может, четыре часа изучали бы). Бернхардт отпустил Чумака, тот ушел, забрав с собой все три единицы оружия.

– Ну что, Виталий Игоревич, хотел поговорить с камерадами? – спросил Бернхардт.

– И не только, герр Шлюпке, во-первых, у меня новости. Теперь, согласно приказу командира дивизии, вы начальник штаба дивизии, а я, внезапно, комиссар дивизии. И вот вместе с помощником мы решили поговорить с парнями, обманутыми гитлеро-гиммлерами. Надеюсь, вы поможете с переводом?

– Я бы с удовольствием, но… Хельмут!

Один из немцев встал и подошел.

– Вот рекомендую, Хельмут Юргенс, вырос среди русских эмигрантов-оборонцев[196], плюс сторонник Тельмана, Ленина и Сталина, отец его из союза красных фронтовиков[197] был, прошу любить и жаловать.

И я сразу же спросил, ну чтобы оценить знание языка этим Хельмутом:

– Хельмут, вы знаете русский?

– Да, герр… то есть товарищ старший лейтенант, после разгрома компартии Гитлером был вынужден бежать в Австрию, так получилось, что призвали в 45-ю пехотную дивизию, и вот я здесь (правда, налицо в речи Хельмута акцент, но понять можно).