Пограничники бывшими не бывают! - [117]

И к Старыгину ушла радиограмма следующего содержания:

«Вас поняли, готовы к любым исходам, нам нужны четыре мехвода, у нас прибыль в четыре коробки, будем благодарны»

Почти сразу же пришел ответ:

«Ронандахо бо гурухи Онищук то обеда ба рох мебароянд, то шаба мерасанд, барор!»[284]

Это я на случай отступления позаботился, не оставлять же четыре танка немцам, пусть трешка не БТ, но тоже танк, а некоторые не очень патриотичные товарищи даже треху того периода считали круче БТ, ну и запас, как говорится, Гохран не дерет. Ну, или Гохран запасы не дерет, да черт его знает, не филолог я, и с Гохранами не дружил, не служил, не тужил и не жил.

Тыловые укрепления уже готовы, бедные красноармейцы прошли курс подготовки матерого крота (кротам у нас еще поучиться), правда, обездвиженный танк легче зарывать, чем нормальный, нормальному же нужно еще запасные позиции вырыть, плюс пути для перехода из позиции на позицию. Акмурзин со своими ребятами отрыли для себя пулеметные гнезда с путями сообщений. Поленились пути вырыть в полный рост, но ползком, да и на карачках по ним спокойно можно передвигаться, черт с ними, бездельниками. И потом под началом опытного пулеметчика начали тренироваться стрельбе, в лагере-то всех учили стрелять из ДП, МГ и даже «максимки». То есть азы всем знакомы, пусть потренируются, да и пристреляют территорию, патронов пока до черта. Пусть восьмерки рисовать очередями они не умеют, и тем более автографы свои, зато горизонтальной очередью хоть напугают.

Но почему так подозрительно тихо, чего это немцы не лезут, а? Что, они испугались нас и сепаратный мир заключили с СССР, что ли?

Ого, видимо, накаркал, слышен вой моторов, по звуку понятно, что самолеты (привыкли уж ДВС фашистские различать), и потому кричу:

– ВООООЗДУУУХ! – все в укрытия.

Ну и сам руки в ноги, или нет ноги в руки, хотя тоже иррационально, то есть короче, жму на газ и, включив форсаж, бегу к парням в окопы (там вероятность поражения осколком бомбы поменьше, а жизнь всем сладка).

– Товарищи красноармейцы, личному составу укрыться, пока мы в окопах, бомбой нас убить очень сложно.

Все послушно укрываются (каждый на своей шкуре уже испытал подлость бомберов люфтвафлей), и окопы ощетинились стволами.

– По немецким стервятникам с упреждением в полкорпуса ОГОНЬ! – последние мои слова потонули в визге и вое пикирующих немецких крылатых говновозов.

Четверка немецких пикировщиков (хорошо фронт далеко, не то наслали бы фашисты на нас не четверку, а гораздо больше) с угрожающим воем летела на нас. Но ребята не растерялись, немцев встретили очереди из МГ и ДП, одиночные (но дальнобойные) выстрелы из Мосинок и карабинов германских, да еще обе «косилки» начали работать по девичьей специальности. Первая пикировка у немцев прошла очень хорошо (без потерь для них), но на второй наши пули стали более агрессивно встречать их (чуть пристрелялись бойцы), и один «Юнкерс» задымил (с «косилки» обласкали). Другие тоже испугались, видя дым из собрата по воздушному разбою, и, побросав бомбы куда попало, отвернули от нас, а задымивший замедлил полет. Видимо, у фрица летучего что-то с мотором, а сотни злых пуль калибра 7,62 и 7,92 начали зверски ласкать металлическое тело «Юнкерса». Так тебе, сука крылато-говнистая, «не смеют крылья черные над Родиной летать» (над нашей, конечно), летал бы себе в каком-нибудь Вюртемберге, мы бы не стреляли.

«Юнкерс» (может, Арадо какой, нам неважно, да хоть F-17) полетел от нас как-то вбок, отчаянно дымя, и рухнул в пределах видимости, остальные рванули подальше от опасного с воздуха ДОТа. Короче, отбой воздушной тревоги, тут кто-то крикнул:

– Танки с тыла!

Оббегаю ДОТ, в бинокль вижу, что с тыла, пыля меж деревьями, ползут восемь танков при сопровождении пехоты, три Т-I и пять «двоек», ну это не страшно, с нашими пушками мы справимся. Они бы еще кюбель-вагены[285] послали бы, даже двухбашенный «Т-26» (пулеметный) по сравнению с немецкой единичкой гений конструкторской мысли. И потому голосом чуть громче шепота говорю:

– Не стрелять, подпускаем ближе, они не знают, что у нас тут зарыты танки и БА, пусть будет сюрпризом, стреляем только по моей команде. Пулеметчики, первая очередь длинная, затем короткими прицельными очередями. Бойцы, что в танках, бронетехнику противника бьем прицельно, метров с пятисот, а пока молчим. Танкистам кричать бы надо, они подальше у леска, будут бить немчуру с фланга, но ребята и так свой маневр знают.

Немецкие танки ползут, солдаты тоже бегут, прикрываясь броней, они не ожидают, видимо, что их тут встретит, и вот до крайних пулеметных гнезд остается метров триста. Молчим, ждем, спешить некуда, пусть втянутся в центр нашего огневого мешка.

Немцы уже в двухстах метрах от края дуги, пора:

– ОООГОНЬ!

Почти одновременно бухают шесть пушек (четыре танковые и две БА), более опытные пушкари броневиков, тем более стреляя с фланга в упор, пробивают своих противников, танки же наши безногие, пока стрельнули вкривь и вкось. Но один умудрился повредить гусеницу своего крестоносного визави, плюс два горят (те, кого броневики обласкали), у немцев полные штаны сюрпризов, так как солистов-пушкарей поддерживает аккомпанемент из стрелкового оружия. Развивая успех, снова раздаются выстрелы, новички, сидящие в трофейных танках, уже исправляются и, приноровившись, поджигают еще один танк, три с половиной минус. Тут стреляют броневики, эти-то опытные и с 200 метров промаха не дают, их еще с довоенного времени учили, плюс опыт польского похода, да и с 22 июня парни воюют. То есть у немцев остался один танк на ходу и другой без гусеницы (хотя нет, гусеница валяется рядом), бедный немец на последнем танке разворачивается, но скорострельность пушек немецкой трешки и прицел не зря хвалят, в этот последний танк попадает сразу три снаряда из трофейных трешек. Полный аллес капут, какой-то абгемахт от разрыва боезапаса, башня делает кульбит (в корму башни сразу залетело три снаряда, немчура тут вам не там, ваши не пляшут).