«…Поговорить с Вами долго и длинно и даже посплетничать…»: Переписка Г.В. Адамовича с Р.Н. Гринбергом (1953-1967) - [5]

строчит и потеет для нас, я заметил, что у меня навертывается слеза, что при моем нраве вещь весьма необычная. Давай ему Бог, и я ему мешать не буду, а буду ходить на цыпочках, как в доме, где лежит больной. У меня такое чувство, что мы размыли курган, куда человек сам себя угробил на десятки лет, откуда он видел свет, и ему завидовал, и стал его ненавидеть от своего же бессилия. Так случается довольно часто с людьми особенного честолюбия. Но Вы правы. Может быть, ничего и не выйдет от потуг. Собеседник совсем другое дело. В разговоре честолюбцы хотят понравиться и помогают специальной игрой; он может не договорить мысли, скрыв ее в хорошей паузе, и останется впечатление некоторой глубины, тогда как и мысли-то нет и т. д. В статьях нужно что-то «показать» лицом. Вы помните, у Герцена рассказывается про человека, который всю жизнь молчал, когда вокруг него велись умные разговоры, и про него решили, что он величайший авторитет по вопросам, которые обсуждались. Муки АСБ должны быть страшные. Только перезрелые девы могут испытать нечто подобное, воображаю, от запоздалых родов. Будем надеяться, что все обернется интересной статьей и украшением для нас[50].

От Вас мы ждем для № 2 — «Комментарий» и стихов[51]. Я вечно просил Вас о них, с первого моего письма — Вы забыли. Когда последний срок? Чем раньше, тем лучше для меня. Печатать собираемся в октябре. Набирать, как только получим рукопись. Так меньше хлопот и нет температуры, как когда все наспех.

Стихи обязательно — повторяю. Недавно попалась мне старенькая советская антология, кажется 1925 года — Вы там. Составитель — забыл фамилию, — знакомя читателей с Вами, говорит, что Вы самый глубокий пессимист среди всех других поэтов[52], а их он собрал несколько десятков. С тех пор, если сравнить Ваш тогдашний пессимизм с нашими здешними поэтами, Вы самый радостный человек на свете, и я решил, что это Вы задали тон этой скорби еще до революции, а поэты, лучшие и мои любимые, все продолжают и углубляют.

Камю мне ответил. Коротко, ясно и чрезвычайно лестно для русского читателя[53]. Посылаю анкету Курциусу[54] в Германию и не знаю, кому в Англию. Думал о Элизабет Бауэн — отменил по причине страшной скуки, от которой у меня заболела голова — она недавно приезжала сюда. Надоумьте!

Кругом меня никого нет, и я вполне одинокий человек, когда дело касается дум, умственностей, но об этом в другой раз. Умственная пустыня и шумная компания хихикающих приятелей — моя тема. Один Варш<авский>, может, человечнее многих других. В другой раз.

Жму руку Ваш

12. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу

104, Ladybarn Road Manchester 14

14/IV-53

Дорогой Роман Николаевич

Простите, что отвечаю с опозданием. Я сейчас уже в Манчестере, письмо Ваше получил накануне отъезда из Парижа[55].

Вы спрашиваете, отчего я ничего не отвечаю о стихах (о моих стихах). Не помню, спрашивали ли Вы о них. Кажется, нет. Я мог бы прислать для № 2 «Опытов» два-три стихотворения. Ноне знаю, удобно ли, по-Вашему, чтоб в № было два раза одно и то же имя. Между тем мне бы хотелось продолжить «Комментарии» — и если надо выбирать, я предпочитаю «Комментарии», а не стихи. Надеюсь, что это не противоречит Вашему редакторскому желанию.

К какому сроку нужны матерьялы для № 2?

Насчет анкеты: Камю я знаю (немного), Марселя Арлана — не знаю. Молчание их меня не удивляет. С est dans l’ordre des choses[56]. Думаю, что если Вы пошлете им первый № журнала, они увидят, что дело серьезное. Можно бы подействовать через Шлецера или Вейдле.

Арнольд Самсонович что-то для «Опытов» написал, и, если верить Лиде Червинской (лицу в данном случае не вполне беспристрастному) — что-то очень хорошее и умное. Кажется, об искусстве. Но это пока — тайна, и Вы меня не выдавайте. Он что-то отделывает, доделывает, колеблется, но главное сделано, и статья будет. Я большой его «поклонник», это очень тонкий и даже замечательный человек, и дай Бог, чтобы писание его оказалось на его человеческом уровне. Уверенности полной у меня в этом нет, т. к. бывает и обратное. Но еще раз: не пишите ему, что я Вам о его статье сообщил. При его нервности и «мимозности» он может статью и сжечь. А все-таки самый талантливый человек из всех нас, без исключения, был Поплавский, и я рад, что он будет в «Опытах»[57]. Еще я очень рад, что будет рассказ Леховича[58]. Это очень хорошая вещь, и редкостно чистая. Ну, вот — кажется, все.

Вы пишете: «не будьте со мной чересчур скупы». Я не скуплюсь, но не знаю, какие мнения и суждения мои Вам были бы интересны. Едва ли Вам чужие суждения нужны, да кроме того, Вы и окружены людьми, которые, вероятно, могут Вам le cas echeant[59] быть полезны.

Всего хорошего. Крепко жму руку. Я здесь во всяком случае до 20 мая, а вероятно, и дольше — до 1 июня.

Ваш Г. Адамович

P. S. Если еще не поздно: в моей статье переписчица написала «l’age de fer». Конечно, надо «du fer»[60]. Я это только вчера случайно в копии заметил.

13. Г.В. Адамович — Р.Н. Гринбергу

Manchester 14 104, Ladybarn Road 1

9/V-53

Дорогой Роман Николаевич.

Я через несколько дней кончаю свои университетские дела в Манчестере и уезжаю в Париж. Так что если будете писать — или что-либо посылать — адресуйте, пожалуйста, в Париж: 53, rue de Ponthieu, Paris 8е. В июле я, вероятно, поеду на юг, но парижский адрес остался в силе до конца сентября