Поговорим о странностях любви - [63]

А теперь прибирают меня. И еще как бы с пользой для меня же: «Если бы ты появился в своем белом халате и с зеркальцем на лбу, потом многое было бы легче». Ванда, ты же умница, подумай сама: ну какой из меня конспиратор? Ваш семейный скандал мне на руку, это ускорило бы развод, но ты и об этом подумала: «Не рассчитывай, что ты вызовешь Валеру на дуэль, а я уеду с тобой. Я еще не готова. Не торопи меня, ладно?» Ах, ладно, ладно… Наверно, ты мудрее и практичнее и делаешь все так, чтобы в конечном итоге было лучше нам обоим, вернее, всем троим. Я могу ждать тебя и год, и два, и пять лет, но два дня — никак! И ты, отлично зная это (зачеркнуто).

Мы как-то разговорились с Пашей о превратностях семейной жизни. Иногда он просит ключи от моей комнаты, тогда я выхожу на ночное дежурство, а он как бы срочно уезжает по вызову. Об этой женщине я знаю только то, что это давняя, еще с института, его любовь. Оба повязаны детьми, а у нее на руках еще мать-сердечница, так что о женитьбе и мечтать не приходится, они оба это понимают. Пашина жена моложе ее, дома у Паши все блестит, чего, казалось бы, еще? Может, просто человек по своей природе полигамен? Паша признает, что без семьи нельзя, но полагает, что их может быть несколько, при условии, что к каждой относиться серьезно. Эта женщина — праздник, который не всегда с ним. Трудно быть готовым к празднику. Но я уже заранее вижу, как Паша меняется перед встречей с ней… По-моему, это может тянуться вечно. Никто не хочет решительных перемен ни в чем: вдруг от этого будет только хуже? И только дети, ради которых все как бы сохраняется в неприкосновенности, с пониманием относятся к естественным вещам (а что естественнее тяги людей друг к другу!). Конечно, если не подзуживать детей, не растравлять в них обиду или жажду мести. Они куда лучше воспринимают наши принципы и идеи: мы лишь соблюдаем правила игры, они живут ею.

И я им завидую, хотя ты меня и упрекаешь в инфантильности.

Отец рассказывал, как однажды к нему привели одного тугоухого, которого задержали мальчишки. Дело было сразу после войны, слуховые аппараты делали не как сейчас — батарейка и проводки: большущие наушники, на груди ящик с электропитанием. Мальчишки приняли этого дядьку за немецкого шпиона-радиста и чуть не прибили. Пойди докажи, что ты глухой! Какая экспертиза — беднягу усыпили под наркозом и стреляли у него над ухом. Он не вздрагивал от выстрелов, тогда поверили. Выпустили, а через день снова поймали. Так и тягали, пока он не запасся справкой, что глухой.

Где мне взять справку для тебя? И какую? Ведь грешен! Я как тот командированный из анекдота, который давал жене телеграмму: «Но люблю я только тебя!» Если ты чувствуешь это и без телеграммы — хорошо. Нет — сведем все к моему эгоизму и распрощаемся на лето. А мы уж с ним, с эгоизмом, скоротаем отпуск как-нибудь вдвоем. Есть же на свете места кроме Усть-Рыбинска и закусь помимо грибов.

Целую.

С.

* * *

Эй, на материке!

Здесь не развита кустарная промышленность, а то бы прислал в подарок шкатулку с надписью, выложенной из ракушек: «Привет с острова Гадючий!» Тебе остается поверить мне на слово, что такой остров существует. Его можно накрыть одними клёшами, да и тех, считай, нет. Полгода штаны надевают здесь лишь по праздникам или перед приездом начальства, но все это так редко! Даже на утреннее построение личный состав выходит в одних плавках. Меня это сперва забавляло, но через неделю и я включился в общеостровную нирвану. Странное чувство: отъединенность и невостребованность. Мне не привыкать: для тебя я всегда — на острове.

Я приехал с подводно-археологической экспедицией. Они изучают прибрежные гроты и остатки затонувших кораблей, я — их носоглотки и барабанные перепонки: еще одна глава диссертации. Чуть не стал первой жертвой изучения: мне так понравилось под водой, что забыл вовремя вынырнуть. Наконец-то попал в свою стихию! Плывешь — как перелистываешь историческую книжку с картинками. Сережку бы сюда! Здесь жили древние греки, потом на Гадючем стояли римские легионеры. Дно усеяно обломками амфор, иногда в сети попадают и совсем целехонькие. Но груды современного хлама: размочаленные штормом деревянные балки, якоря, скрученные в узел железяки, обрывки цепей. А между ними извиваются черные змеи — бр-р! Вообще-то это просто морские ужи, говорят, вполне безвредные. Но когда в воде натыкаешься на стаю полуметровых змей, тут не до зоологии. Стоит аспиду показаться на берегу, как в каждом островитянине просыпается Георгий Победоносец. Гадов избивают так яростно, что остров вот-вот придется переименовать в Безгадный.

Из экзотической флоры и фауны (как всегда, я забыл, кто из них растения, а кто наоборот) тут еще живет Юлечка. Самая прекрасная женщина острова, ибо единственная. Ее муж, мичман Сахно, наблюдает за течениями, за откормом своих свинок, а главное, за тем, чтобы личный состав не уединялся с Юлечкой. Личный состав можно понять: на Гадючий месяцами не попадает не то что женщина, а угольная баржа. Но где уединишься на этом скалистом обломке Отечества, который насквозь просматривается и прослушивается? Поэтому ребята с нетерпением ждут вечера, когда крутят кино, и долго препираются из-за того, кто сядет рядом с Юлечкой. Один фланг прикрывает собой мичман Сахно, с другого же при благоприятном стечении обстоятельств можно погладить Юлечкину коленку или ущипнуть гладкий бок. По-моему, ей совершенно все равно, но мичман бесится! Полсеанса он следит не за экраном, а за неприкосновенностью супружеских границ. Поймает кого-нибудь на месте преступления и по привычке разражается самой страшной флотской угрозой: «Оставлю без берега!» А здесь и так все списанные на берег, и берег — вот он… Это не помогало, и Сахно приказал, чтобы кино крутили при включенном свете. Номер не прошел. Во-первых, движок стараются зря не включать: неизвестно, когда привезут солярку. А во-вторых, смотреть одни и те же затертые ленты по двадцать раз, да еще при электричестве — даже для острова Гадючий это слишком. Но мичман стоял на своем и поплатился за это. Одна из его лучших свинок вскоре пала жертвой неизвестного злодея. Через день и другая. Этого Сахно снести не мог. Кино снова стали крутить в темноте, но Юля туда больше не ходит: они смотрят телевизор. Он принимает только Румынию, да и ту почти без звука: вокруг столько радаров и локаторов, что по количеству помех на один телевизор наш Гадючий занимает первое место в мире. У румын же в передачах не столько действуют, сколько поют — поди догадайся, о чем!