Поговорим о странностях любви - [23]

Я говорила: бабушку надо увести. Заранее вызвать бы «скорую», сделать успокоительный укол. Осторожно, ступеньки. Дайте газету. Обмахивайте ее! Алена, врача! Не надо никуда звонить. Старичок в плаще, он где-то здесь, это прекрасный доктор. Сейчас вам станет лучше. Потерпите немного. Да, такая потеря. Я-то узнала его раньше всех. Он приносил мне свои первые заметки, тогда я еще работала в молодежной газете. И с Галей я его познакомила. Какой он был талантливый! Мне многие говорили: подписываемся на вашу газету только ради его статей. Ну как? Сейчас, сейчас. Вот и доктор. Доктор, пожалуйста. У нее тоже спазм. Ухожу, ухожу.

Кто приехал? Наконец-то венок! Нонна, когда ты опаздываешь с репортажем в номер, это одно, но здесь! А лента? Копию чека взяли?

Ты что — вспомни Севин рейд по похоронному сервису! Он писал именно о частниках, которые промышляют кустарными лентами. Мало ли что у них быстрее! Не надо подставлять газету. Быстро назад! Заберите у них нашу бумажку с текстом. И никому ни слова, ясно? Ты представляешь, какой будет скандал?! Машиной туда и обратно. Стоит кому-нибудь доверить, и на тебе.

Нет ли минеральной? Боржоми — прекрасно! Ах, да: я же сама доставала. Думала, Севе еще понадобится в больнице. А все так быстро кончилось. Для него-то это к счастью. Чем оставаться калекой, полутрупом, обузой семьи… Надо трезво смотреть на жизнь. Мы же взрослые люди.

Галя, на минутку. Здесь в конверте Севина зарплата и премия. Профком дал, все мы собрали. Ладно, ладно. Сколько раз я ему говорила: Сева, застрахуйся, у тебя же двое детей, мало ли что может случиться. По факторам риска журналисты стоят на третьем месте. Смертность больше, чем у каскадеров. Я и сама чувствую: то голова, то желудок, то эти спазмы. Сева тоже работал на износ. Газета — как паровозная топка: сколько ни подбрасывай, ей все мало, мигом сжирает. День прошел, газету прочли, и как не бывало, а мы из-за этого гробимся. Галя, не клади так деньги, здесь полно посторонних. Сунь за телевизор. Сунь, сунь! Трудно тебе будет, Галя. Сейчас-то ничего: суета, хлопоты. Потом девять дней, снова люди соберутся, потом сорок дней. Й всё. Пустота. Я по себе знаю. У матери было столько подруг, а где они? Мама зимой умерла. Гроб поставили на санки. Сверху постелили малиновое покрывало с чернильными пятнами. Видно, гробовщики использовали его на собраниях как скатерть. Это запомнила. И что лоб у матери был ледяной, в инее… Похороны кончились, мороз страшный, а я сняла платок, иду с непокрытой головой. Хотелось простудиться, заболеть, чтоб не быть виноватой перед мамой, что я живая, здоровая… Я все сделала и даже больше, чем могла, но все равно… Отец ее бросил. Помню, мама даже к гадалке ходила. Учительница — и к гадалке! Та ей советовала завести кошку и чтобы она спала на старой отцовой рубашке. Он к дому, мол, привяжется. Не помогло. Ушел. И вскоре умер. Новая жена сообщила нам только через неделю. Боялась, видно, что потребуем его имущество. У отца была богатейшая коллекция армейских пуговиц. С ним историки переписывались, музеи. Все рассыпалось, ни семьи, ни пуговиц. Так-то, Галочка. В каждой избушке свои погремушки.

Пойти вниз, постоять в тени. «Резная тень, могильный холод, и увядающий Шопен… надрывно стонущий Шопен». Да — оркестр! Я тоже думаю, что не подведут. Все-таки мореходное училище. Но вы на всякий случай позвоните. Как жарко. Может, у меня жар? Вчера утром, когда выгуливала Сэдди, был такой туман, могло прохватить. Бедная Сэдди. Не нравится мне ее шерсть. Вдруг чумка? К ветеринару бы. Нет, сперва в редакцию. Володя опять забудет поставить рубрику «На полях области». Мы ее уже дважды пропускали. А ведь было сказано: держать на контроле! Может, не пойти на поминки? Нельзя. Нужно держать их в руках. Когда-то мы все были одной командой. Они так и остались на том прежнем уровне. Все те же бойкие заметки, те же песенки под гитару. Кроме него. Как он пел! Найти ту кассету. Собирались у меня, еще на Кольцевой. Эту песню он написал за полчаса, прямо при мне, только потому, что я его заставила. Заперла на ключ и сказала: «Не выпущу, пока не напишешь!» С ним только так и надо было. Да, это всем песням песня… На радио ее только испортили. Собрать все его стихи и пристроить в какой-нибудь сборник. «Молодые — пятилетке»? Вряд ли. А тем более «Край мой родной». Дать хотя бы колонки три в газете. Нет, две, зато с портретом и предисловием. Процитировать тот сонет, который когда-то я… Разберемся. Шум будет! Но я должна, должна это сделать. А ведь, если честно, не бог весть какая поэзия. Под гитару, в компании куда ни шло. Но для настоящего слишком много причуд, озорства, надрыва. Что ж, пусть это будет очевидно для всех. Пора расставить все по местам.

Можно еще воды? Стоит выпить в жару хоть стакан, всё, не остановишься. У меня комок в горле. Всегда думала, что это метафора. Нет. Зашла в дом, слова не могла вымолвить. Вы откуда? Вместе учились в школе… В Севе оставалось что-то детское. Не инфантильность, нет. Озорство, нетерпеливость. Какое прозвище — «Кукунчик»? Смешно. И тройку по литературе? Вот бы не подумала.