Поговорим о странностях любви - [19]

Такой веселый, задиристый, раскованный. Мог явиться в джинсах на любое совещание. Сколько мне звонили: «Он что, не понимает?!» Зачем, спрашивается, дразнить гусей? Васька Чичкан эпатирует публику, ходит подпоясанный веревкой и в разных носках, вроде бы по рассеянности. Один синий, другой коричневый. Гости в восторге, особенно иностранцы: богема! Но Севе-то зачем это? Должна быть граница между раскованностью и расхлябанностью. Да что уж теперь… все кончено. Всё!

Федор Степанович, теперь налево. И еще раз налево. Тот, бежевый. Нет, правее, девятиэтажный. Я пошла. Что? Только ненадолго. Машина нам скоро понадобится. Потом поставите ее в тень. Здесь жарко, как в духовке. А, цветы… Спасибо, чуть не забыла. Венок от коллектива само собой, а цветы от меня. Мы столько лет работали вместе. Ой! Опять я ударилась. С моим ростом нельзя ездить в «Волге». Так вы недолго, Федор Степанович.

Надо войти. Как парит. Только дождя сегодня и не хватало. Когда я была здесь последний раз? Лет пять назад. Точно: на новоселье. Неделю гудели как сумасшедшие. Сейчас бы за такое — ого-го! Сева любил погулять. Войти? Еще минутку. До выноса часа полтора, а народ идет и идет. Как можно было не любить Севочку? Умница, фантазер, все понимает с полуслова. Это с чужими. А на работе столько нервов! Сократишь его статью строк на сто, сразу в крик: «Пропадет вся соль!» И так уже столько соли, перца, уксуса. Согласишься, напечатаем. И начинается: звонки, звонки: «Что за неуместные обобщения? Не могли взять другую тему?» Ему пироги да пышки, нам с редактором тумаки да шишки. С этой статьей тоже был бы скандал. Хорошо, что я проявила характер: «Не хочешь сокращать, снимаем из номера. Редактор приедет, разберется». Зачем мне эти страсти? По мелочам портить жизнь, а ее-то вон как мало.

Сейчас бы под душ. Хоть на минутку. Еще нет двенадцати, а уже так жарко! Во рту сухо, противно. Хватит таблеток. Так можно успокоиться навеки. Без них еще хуже. Ворочаешься полночи, не спишь, а днем все раздражает. Еще одну, и все. Запить нечем. Слюны, и той нет. Когда хочешь, ни за что не пойдет. Ну? Ну?! Гадость какая. Сейчас подействует. На пустой желудок быстро. Сейчас. Сейчас. Вот… вот… мягкой рукой… мягкой… по сердцу… мягкой, ласковой… легче… Надо войти.

Да. Да. Это ужасно! В голове не укладывается. Кто угодно, только не он. Просто не верится. Вы уже поднимались? Я была еще вчера. Столько хлопот, а человека уже нет. Да, Игорь, да. Как гром средь бела дня! Такой энергичный, жизнелюбивый… Ужас! С ним что-то происходило в последнее время, что-то странное, тревожное. Сколько же Севе было? Он моложе меня на… Ровно через месяц он был бы именинник. В этом какой-то знак. Похороны и дни рождения приближают нас к вечности. Давайте поднимемся вместе. Какой зной. Осторожно, тут темно, как в могиле. В могиле… Ох. Ох! Он — и не он! Волосы колышутся, как живые… А, вентилятор… Се-ва! Лицо. Не его лицо. Почему розовое? Он был смуглый. Грим. Густо наложили. Только ссадина на лбу и… ухо… Не могу! Это не он! Сева спасся, здесь кто-то другой, не он, чужой, посторонний, они перепутали тела, у нас все могут перепутать, а Сева жив, он не мог умереть, он всегда был счастливчиком, он где-то в больнице, выживет, выкарабкается, боже мой, как это жестоко, как жестоко, подменили тела, нарочно так густо положили грим, что никто не узнал, не увидел подмены, это не труп, а муляж, после аварии они подменили, не они, сам Сева, он спасся, он всех разыграл, Сева, Сева, Сева! Ох. Ох.

Карина… то есть, Галя, Галочка! Как вам сейчас тяжело! Мы все, вся редакция с вами, вы знаете… ты же знаешь, как его у нас любили! Поплачь, будет легче. Ужасно! Нет слов. Галя, твой шарфик, он весь в гриме… ты наклонялась над Севой… конечно, сейчас не до того, я так, машинально… но на шарфике очень заметен грим. Розовое на черном. Дай вытру. Вот и все. Такое горе. Только мы, женщины, можем это понять. Я не верила до последней минуты. Позвонили, была уверена: розыгрыш! Сева обожал дурачества, ты же знаешь. Мастер мистификаций. Помню, однажды он опоздал на редколлегию. Десять минут его нет, двадцать. Наконец, влетает: «Авария!» Бледный, волосы торчком. С такими подробностями рассказал, все только ахали. А потом я узнала: проспал. Сейчас тоже думала, что в самый последний момент он вдруг появится: «Ну, как я вас?»

Боже, что я несу! Назвала его жену Кариной. Хорошо, если она не расслышала. А вдруг?.. Она уже и так наплакалась из-за этой Карины. Да, Севина смерть — развязка всему. Галочка, дать таблетку? Хорошо успокаивает. Я только на них и держусь. Как хочешь. Ты просто железная, Галка! Если бы не ты, Сева никогда бы не стал личностью… он обязан тебе… был обязан очень многим… Может, слишком многим, не потому ли охладел? Он был такой самолюбивый, наш Севочка.

Ухо! Ухо мертвое. Чужое. Было нечто, стало ничто. Спина мокрая. Вентилятор совсем не чувствуется. Вот неожиданность: Олег! Как ты успел? А-а… Когда же она умерла? Закон парных случаев: Сева погиб в тот же день и тот же час. Она его очень любила. И вообще была славная старуха, даром что твоя теща. Как Ольга? А Максимка? Сто лет вас не видела. Он все такой же фантазер? Прости, я не знала, что вы разошлись. Видела Ольгу вчера в больнице, когда забирали Севу, но, конечно, нам обеим было не до того. Олежек, может, выступишь на гражданской панихиде? Нужен кто-то из рядовых читателей, людей, близких газете. Договорилась с Шевёлкиным, но он сегодня уже где-то задействован. А жаль: бригадир, депутат, делегат… Правда, примелькался. Вот и скажи как археолог. Сейчас вопросы охраны старины ставятся очень остро, увяжи это с Севиными репортажами. Да не собирался он бросить работу! Сбежать в экспедицию — это только ты мог, а Сева любил потрепаться. Мало ли что надоело. У меня тоже работа не сахар, и ничего, тяну. Если все начнут убегать от своих проблем и трудностей в Каракумы… Ладно, Олег, как знаешь. Найдем другого выступающего.