Погоня за «ястребиным глазом». Судьба генерала Мажорова - [7]

А вскоре в журнале Юрий обнаружил описание любопытного экспоната всесоюзной радиовыставки — 16-лампового, весьма сложного приемника, автором которого был некто Докторов. Потом, через много лет, Мажоров познакомился с директором Барнаульского радиозавода Докторовым, но тогда фамилия этого человека ровным счетом ничего ему не говорила. А вот приемник собрать захотелось. Почему? Да потому что в нем было много интересных инженерных новинок. Например, впервые применялась схема подавления помех импульсного типа. А как раз в Ташкенте сеть, от которой питались радиоприемники, была перенасыщена разными помехами от трамваев, различных электромоторов, электросварочных агрегатов.

Были там и другие любопытные новшества. Мимо такого Юрий пройти не мог. И он собрал этот радиоприемник, который принимал много станций в коротковолновом диапазоне.

Когда началась война, родители Юрия сдали приемник «на хранение», как и было предписано властями. В 1946 году, будучи в Ташкенте, Юрий сам, по квитанции, решил забрать свой приемник. Но не тут-то было. Судя по всему, нашелся знающий человек и по достоинству оценил радиотворчество Мажорова. Приемник исчез со склада. Предложили замену — фабричный приемник «ЦРЛ-10К». Его разрабатывали перед войной в Центральной радиолаборатории. Он тоже имел коротковолновый диапазон, но, откровенно говоря, и в подметки не годился Юриному самодельному приемнику.

Вот так он и жил, Юрий Мажоров: учился, работал, изобретал. Однако занозой в сердце сидел вопрос: что с отцом? Этот вопрос не давал покоя и маме и сестре Ане.

Мама хоть и была человеком тихим, незаметным, но сдаваться и отступать не собиралась. Поначалу она пыталась навести справки в приемной НКВД, но из этого ничего не получалось. Проходили дни, а об отце никаких известий.

Летом 1939 года все-таки удалось узнать, что он находится в Ташкентской пересыльной тюрьме, что на улице Московской. Юрий с мамой пошли туда, заняли очередь к окошку в воротах тюрьмы. Нещадно палило солнце. Они по очереди бегали в тень деревьев, чтобы хоть немного передохнуть от палящего солнца, выпить глоток воды.

К вечеру подошла их очередь. Они передали в окно коробку с передачей. Но ее не приняли. Охранник отмахнулся:

— Нет такого…

— Как нет, — возмущенно возразила Мария Григорьевна. — Я была в Управлении. Сказали, что он здесь и ему можно принести передачу.

В окошке — молчание. Через полчаса выкрикнули фамилию «Мажоров» и взяли передачу. Прошел час, другой. Стемнело. Наконец вновь назвали их фамилию и передали записку. Юрий развернул ее и прочитал: «Получил. Спасибо. Берегите себя. Все будет хорошо. Целую».

Вновь потянулись месяцы ожидания. От отца ни весточки. В конце года исчез «железный» нарком Ежов, и Марии Григорьевне посоветовали ехать в Москву, выяснять судьбу мужа.

Она собралась и поехала, хотя прежде никуда одна не ездила, тем более дорога от Ташкента до столицы трудная и не близкая. И все-таки она добралась до Москвы, приехала на Лубянку. А как попасть в этот неприступный дом? Нужен пропуск. Но где его взять, кто закажет?

Потопталась она, пригляделась и решилась на весьма рискованный шаг. Ночь переночевала на вокзале, а утром пришла к проходной и, смешавшись с толпой, прошмыгнула мимо часового.

Нашла дверь следователя-контролера и попросила выслушать. Ее и вправду выслушали. Рассказала о муже, о том, что его арестовали полтора года назад, но никто в семье не знает за что, и в чем его обвиняют.

Следователь обещал разобраться и велел прийти на следующий день. «Давайте пропуск, отмечу», — сказал он. И вот тут выяснилось, что пропуска у нее нет. Потребовали показать, где она проходила и как. Судя но всему часового крепко наказали. Тем не менее на следующий день пропуск на ее имя был готов.

Утром она вновь явилась на Лубянку. Оказалось, что дело арестованного Николая Мажорова находится в архиве и придется ждать еще один день. Ждать так ждать. Вновь скамейка на Казанском вокзале, и ни свет ни заря — на метро.

На этот раз следователь обнадежил, сказал, что дело Мажорова будет рассмотрено, а ей надо возвращаться домой, ждать и надеяться.

Она возвратилась в Ташкент. Прошло еще несколько месяцев. Наступил март 1940 года. И вот как-то вечером в субботу Юрий заметил, что какой-то мужчина подходит к их калитке. Калитка распахнулась, и во двор вошел поседевший, заросший щетиной, с мешком за спиной, отец.

— Папа! — закричал Юрий и бросился к нему. Из дома выскочили мать и сестра Аня.

Они обнялись и долго стаяли так в их старом дворе и плакали.

Потом отец умылся, его накормили и стали расспрашивать. Оказалось, что после ареста он полгода находился в следственной тюрьме здесь же, в Ташкенте, на улице Правда Востока. Его допрашивали днем, ночью, требовали признания. Но какого, он и сам сначала не мог понять.

Стали бить, вышибли зубы, сломали ключицу, ребро. Наконец он уяснил, что от него хотят. Отца заставляли оговорить себя. Якобы он состоит в организации анархистов, которая ставит целью захват власти в стране. Требовали подписать сфабрикованный список членов организации. Он наотрез отказался это сделать и заявил, что больше ни на какие вопросы отвечать не будет.