Погоня - [12]

Но как раз тут Тонкострунов говорит:

— Валя. Ты должна простить меня; понять и потом простить, — он сглатывает тяжелый ком, — я… я, кажется, здорово влюбился.

— Что?

— Влюбился… Полюбил.

На экране показывают Север — показывают тонконогих бегущих оленей. Звучит еле слышно музыка Чайковского. Тонкострунов сидит и ждет приговора — он все сказал. Он никогда не обманывал и не обманывает сейчас.

Когда с оленями на экране покончили и пошли бескрайние снежные просторы, решается сказать Валя. Она говорит:

— Кажется… я тоже полюбила.

Оба долго молчат. Все силы ушли на сказанное. Оба опустошены и потрясены.

Весь следующий день у себя на работе Валя Тонкострунова задумчива и как бы больна — она бродит по цеху, потом мастерит (как всегда, из отходов производства) игрушку для сына. Она рассеянна: она мастерит зайца и приделывает к нему голову оленя. В игрушке появляется что-то языческое. Валя — инженер, и кто-то из ее товарищей, из молодых инженеров, спрашивает шутя, с какой это стати у зайца такие пышные рога. «Рога?» Вале Тонкоструновой послышался намек, она вспылила, и молодой инженер полдня извинялся, не понимая, чем это он так ее обидел.

Тонкострунов тоже весь день на работе рассеян. И вял. И не способен сопротивляться в разговоре. Когда старушка Зуева, их уборщица, просит в очередной раз продать ей икону (он как-то сам похвастал, что купил задешево), Тонкострунов машинально кивает — он согласен. Пусть бабка молится! Бабка уже десять лет вытирает пыль с их настольных ламп!.. Они едут прямо с работы, и Тонкострунов старушке икону отдает. Он ей дарит. Механически и ни о чем не думая. Он отдает ее, как отдают ненужный билет в кино. Он даже не вспомнил, что обещал подарить ее Светику. Он ничего не помнит. Он ничего не делает. Он ходит как потерянный.

И ждет четверга.

Светик тоже ждет четверга.

— Я иду к моему чудесному дурачку в гости, — говорит она Игорю Петровичу. — А ты тоже сговоришься с ней на четверг — ты хорошо слышишь?

— Слышу.

— Повези ее за город. Свежий воздух. Вечерняя прохлада. Перелески — и алый закат.

Игорь Петрович мрачен.

— Светик, я не хочу, я не буду переходить грань.

— Боже, как пышно. Почему ты не сказал — запретную черту и не поскрежетал зубами?

— Но я действительно не хочу.

— Твое дело. Я не настаиваю… Погуляйте, полюбуйтесь березняком — березняк очень хорош на закате. Мне важно, чтобы в четверг Вали не было дома. В четверг вечером.

— Циник ты.

— Я ужасный циник. Я баба. Ты не знал?.. Кстати сказать, мебель и вещи наши Тонкоструновы все еще почему-то не делят. Не дозрели. Они сейчас в состоянии: забирай все, мне ничего не надо… Но поверь, Игорь, скоро они протрут глазки. Они протрут глазки и начнут двигать вещи по разным комнатам. «Шкаф, моя радость, я возьму себе, не хочешь ли взамен кушетку и магнитофон?»

Тонкострунов и Светик встречаются возле его работы. Они садятся в такси. Таксист поглядывает на них в зеркальце.

— Я волнуюсь, — говорит Тонкострунов.

Светик потупила глаза. Она смущена.

— Милый…

— Очень волнуюсь.

— Милый. Женщина всегда волнуется больше.

— Ты права. Прости.

Они пересекают проспект. Тонкострунов говорит с горечью:

— Валя никогда не привела бы в дом мужчину.

— Где она сейчас, милый?

— Не знаю. Она уехала на весь вечер — мы теперь не спрашиваем друг у друга.

В первые же минуты (Светик осматривает жилье: «Как хорошо у тебя, милый!») она не упускает возможности спросить:

— А где же Божья Матерь, которую ты никак не решался мне подарить?

— Что?

— Икона где, милый?

— Ах, ч-черт, — хватается за голову Тонкострунов. — Совсем забыл, о боже мой, — я же ее продал, Светлана!

— Кому? — В первый раз она не прибавляет слова «милый».

— Одной сослуживице.

— Фамилия?

— Что?.. Уборщица наша. Зуева… Каждый день ко мне приставала. У нее дома все время пропадают иконы. Ворует кто-то… А бабка молится день и ночь…

Светик к ударам привычна.

— Ты, конечно, знаешь, где она живет?

— Разумеется, могу узнать. Вздорная бабка… Но она вряд ли вернет.

— Одна живет?

— Не знаю… Я дубина, я склеротик. И как я мог забыть твою просьбу!

Он искренне огорчен. Пять минут кряду он поносит себя последними словами — наконец, спохватившись, он замечает, что и Светик грустна.

— А что с тобой?

— Ничего.

— Светлана, я же вижу.

И тогда она объясняет:

— Мне так не хочется, милый, говорить тебе эти слова — я завтра уезжаю. В командировку. В Читу. На месяц.

Тонкострунов сражен — как, на целый месяц?! И уже сегодня нужно собираться в дорогу?.. Значит, она уйдет — а он так ждал этого вечера, значит, она уйдет и даже не посидит с ним вместе?

Светик отвечает с грустью в голосе — она посидит с ним, но засиживаться не будет. Она ведь и пришла к нему сегодня на час-другой. Нет-нет, вина она не хочет. Ну хорошо, она пригубит. И не надо ничего лишнего, милый. Как-никак она впервые пришла к нему в гости, и он должен ее понять: он должен считаться с ее скромностью. А как только Светик вернется из командировки, они сразу же встретятся. Они встретятся у него или у нее дома, она это обещает. Встреча будет долгой, до самой ночи. Хорошо, милый, до самого утра. Я же тебя люблю, милый. Они встретятся. Обязательно. Обязательно. Что бы ни случилось, они встретятся. Даже если мир пойдет прахом и пеплом. Даже если земля перестанет вертеться…