Погода массового поражения - [14]
в декабре 1994-го и январе 1995-го система была «интегрирована», то есть посредством различных тестов структурирована и постепенно запущена в ход, в феврале-марте 95-го они опробировали «производительность» готовой системы, затем до августа отрегулировали проблемы с передатчиком, провели эксперименты с меньшей входной мощностью, что привело к дисфункциям и расплавило материал, зимой или весной наконец начали проводить томографическую
в любом случае под впечатлением от этих открытий я начала не только подчеркивать важнейшие строчки, но более того — выписывать то, что кажется мне наиболее правдоподобным, в отдельную тетрадку, для поездки; подготовка, отчет, я рассказала об этом Константину, он говорит, очень разумно: «ленин тоже всегда так делал, и так родились две его лучшие книги: “государство и революция” и “материализм и эмпириокритицизм”, причем книжка об империализме даже хуже, чем заготовки по империализму, это называется «эксцерпировать», и тетради, которые таким образом возникают, называются «эксцерптами» — я полагаю, ты этого не знала, этому они в вашей школе не учат», он прав, и я говорю ему
с другой стороны, с чего бы мне переезжать, если я, такая измученная и простывшая, могу, как сейчас, растянуться на своей огромной кровати, между знакомыми подушками, в пижаме своего брата и двух толстенных носках, которые, как детские шапочки
по книгам о космических войнах, о холодной войне, я пытаюсь представить себе, как это будет, шпионская поездка к «вероятно, величайшему свинству современности» (Константин), это он должен увидеть, пока еще жив. почему? я всегда спокойно пропускала эти слова мимо ушей, но что все это, собственно говоря, значит? листать, поражаться, размышлять, удивляться. между делом я настраиваю cd-плеер, чтобы убрать из списка воспроизведения все тяжелые вещи и оставить только самые легкие, бесконечным потоком, такие у бет[23] получаются лучше, если к ней примешивается оркестр, так сразу все быстро пакостит, а этот избитый грохочущий рок, которым она иногда увлекается, и подавно; и без того из всех щелей прет.
заглядывает мама, выглядит так, будто снова не с той ноги встала, и спрашивает, не выйду ли я — может, хотя бы поесть, «но формального обеда нет, или как?»
«ты слишком груба, клавдия, для того, у кого через неделю устный по физике».
«я себе лучше что-нибудь из холодильника возьму, обычная готовка не пойдет: во-первых, я вчера у Константина плотно поела и, во-вторых, сейчас должна штефани позвонить, не могу же я заставлять ее ждать, пока не закончится трапеза из пяти блюд…» «штефани… на сотовый?»
«ну а что же я его, блокирую, что ли?» просто папа снова работает, сегодня вечером, это значит, он часами треплется с теткой из концертного дома, или со стариком билером, или всеми этими старперами, которые не устают пичкать его идейками для статей.
«я просто подумала, как хорошо, что вы можете позволить себе часами болтать по сотовому», засим она удаляется. я такая дура, что даже язык ей показываю, когда дверь закрылась, папа тоже всегда такую канитель разводит по поводу разговоров по мобильнику, будто это ему их оплачивать, они, вероятно, оба в «штерне» прочитали, что молодежь разоряет родителей километровыми счетами за услуги мобильной связи, «ох, ну что, опять полчаса один на один со штефани? чья взяла?» очень остроумно пфффф hymns вынимаем и вставляем curtain call, потому что i just don’t give a fuck.
когда слим шейди только-только входит в раж и плачется, что он алкоголик и болеет чем-то, чему названия нет, мой сотовый наконец-то начинает гудеть-дудеть, а то я уж подумывала заняться гимнастикой-зевастикой. но на дисплее не штефани поросячится, а сообщение о том, что номер неизвестен, я все-таки снимаю: «да?»
«ты богиня с другой планеты», говорит неизвестный номер, «я больше не могу без твоих зеленых глаз, хочу вечно вдыхать аромат твоих волос и гладить их рукой, умоляю тебя, я научусь играть на фортепьяно, коротко постригусь, сапоги в ломбард сдам, брошу друзей, которых ты не любишь», это йене, вероятно из телефонной будки, перед клубом, — мне кажется, я слышу весьма мрачноватые басы, он не пьян; это плюс,
«я думал, что весь сгорю, пока ты в этом сером балахоне спускалась по лестнице, я должен тебе сказать, ты должна знать», хорошо, что он меня сейчас не видит, в моей пижаме и носочках-шапочках, еще лучше, что он не знает, как я улыбаюсь, потому что мне нравится этот звонок, ему больше не стоит питать надежд, каким бы милым
совсем распоясавшись: «когда я тебя вижу, в том бункере, то просто не верю, наше прежнее счастье, куда оно делось? клавдия, ты… ты, ты еще здесь?» я смеюсь, потому что ничего другого мне в голову не приходит; он не успокаивается: «твой кммм проклятый смех, ты, нахальное созданье, эээмм просто решил вот позвонить, ничего?»
«да конечно, ничего», говорю как можно более многозначительно, и тут он застает меня врасплох следующей, совершенно серьезной фразой: «просто потому, что я тебя все еще люблю».
я немного выжидаю, выдержит ли он сам свои слова.
он уже не шутит.
«Йенс, знаешь…», но это ему слишком мучительно: «нет, не говори ничего, мы увидимся завтра, и возможно… получится что-нибудь замутить», когда я снова не реагирую, он добавляет: «я имею в виду, всем вместе, штефани, и никлас, и беттина, и йохен, и кто там еще».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.
Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.
Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.