Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений - [11]

Шрифт
Интервал

Хотя в ушах у многих вата,
Всё ж осознать бы им пора,
Что нуклеарная игра
Последствиями хрущевата.

БЫВШИЙ ПЕЧОРИН

Что ни год, то моложе,
На десятке восьмом,
Без мундира — он всё же
Статным был молодцом.
Не умом жил, а чувством —
Без руля и ветрил,
С прирожденным беспутством
Княжий титул носил.
Был любителем истым
Трехэтажных словес.
Крайним слыл монархистом
Без царя в голове.
Есть и хуже, и лучше…
Всяк на разный покрой
В разобщении сущий
Эмигрантский герой.

ДВОЙНИК

Потрясен своей судьбою,
В вестибюль входя иль в зал,
Встретясь в зеркалах с собою,
Я себя не узнавал.
Что мне делать с этим снобом?..
Явь ведь это, а не сны.
Ни до гроба, ни за гробом
Мне такие не нужны.
Навязал себе обузу.
Без него хватало бед.
Он ласкает мою музу
И съедает мой обед.
Разобраться трудно в этом:
Началось давным-давно.
Он ли сделался поэтом
Или я?.. Не всё ль равно.
Спаяно и неделимо,
Всё с ним вместе, всё вдвойне.
В самом деле, а не мнимо, –
В нем мое, его во мне.

ГОЛЫЙ КОРОЛЬ

За короля за голого
Готов отдать я голову:
Его отвага мне милей
Лукавой выдумки ткачей.
С наивностью парнишкиной,
С улыбкой князя Мышкина,
Совсем он, как Амур, раздет
И беззащитен, как поэт.
Нелепость положения —
Через воображение.
Он мой лирический герой,
Но сам я все же не такой.

ОТРАЖЕНИЕ

Во дворце или в избе,
Всюду мне не по себе.
О тебе везде тоскую,
Проклиная долю злую.
Не подруга ты моя,
Это «ты» — второе «я»,
Подлинное, основное;
Потерял его давно я.
Лишь в стихах мелькнет порой
Настоящий облик мой.

СЕРДЦЕВЕД

Натешились хирурги власть
Над беззащитным грешным телом,
Над пациентом омертвелым.
И пересадка удалась.
Мне сердце вставили чужое.
Всё это было как во сне.
Чье сердце? Не сказали мне.
С тех пор не ведаю покоя.
Где бывшие мои друзья?..
Ведь в прошлом два теперь истока.
Боль двусердечная жестока.
Что будет с этим новым «я»?
Как стану дальше жить – не знаю.
И стану ли писать стихи?
Чужие чувства и грехи
Мое сознание терзают.
Лжет медицина, врет печать…
Коль дело до конца рассудим,
Поймем мы, что не надо людям
Сердец подержанных вставлять.

РАЗОБЩЕННОСТЬ

Тут ни к чему прелюдия,
Совсем понятно ведь,
Что в тишине безлюдия
О дружбе трудно петь.
В безумии раздумия,
Во тьме и в свете дня
Воспоминаний мумия
Не радует меня.
И потому без ропота,
Смиряя чувств прибой,
Я приглушенным шепотом
Беседую с собой…
Без имени и отчества,
А просто некий я
Вдруг понял: одиночество –
Основа бытия.

РАЗЛАДЫ

Ни в тьме ночей, ни в свете дня,
Презрев насмешки и суровость,
Уйти не хочет от меня
Моя измученная совесть.
Был с ней я с детских лет знаком,
Уже тогда случались ссоры.
И за столом, и за углом —
Бесцеремонные укоры.
Живем недружно. Как ни злись,
Годами терпим эту муку.
Характерами не сошлись
И не способны на разлуку.
Но совесть все-таки — моя,
Хоть ни к чему ее старанья.
С ней до сих пор пытаюсь я
Наладить сосуществованье.

МЕТАФИЗИКА

Рожденья плач и смерти стоны —
В них биологии права,
Неумолимые законы
Физического естества.
И тут же, дикие вне меры,
Растут, ничем не смущены,
Ума дерзанья, крылья веры,
Души пророческие сны.
А потому узоры тленья
Основой жизни не зови:
Не победить им вдохновенья,
Не потушить земной любви.

БЛИЗНЕЦЫ

У смерти и любви
Один и тот же нрав.
Они, как ни живи,
Придут вне норм и прав.
Душа тревогу бьет,
Бунтуя и горя,
Почуя их полет —
Зигзаг нетопыря.
Висит над жизнью сеть
Предчувствия беды.
Любовь — прыжок в бассейн,
В котором нет воды.

ВЗЛЕТ ИЗ ПРАХА

В жадных лапах жизни грубой
Глух мой стих, беззвучны губы.
Но внезапно изнемог
Время быстрого поток.
Брошен в воздух камень острый,
Он стремится к точке мертвой.
Мне на миг один даны
Крылья светлой тишины.
Озаряет всё земное
Солнце вечного покоя…
Камень пал, и вновь растет
Скрежет временных забот.

СТРАХ

Люди жмутся, как птицы, —
Не уйти от беды,
И повсюду на лицах
Беспокойства следы.
Очевидно, недаром,
Несуразный на вид,
Беспросветным кошмаром
Страх над миром висит.
От тревоги всегдашней
Отзвук жути во мне,
И не то чтобы страшно,
Только всё как во сне.
Напряженнее, строже
Повторяю: «Не трусь,
Нет причины», — а всё же
Испугаться боюсь.

СОЮЗ РАЗДОРА

«Но» — какая польза в нем
В жизни иль в стихотворенье?..
Осторожность и сомненье,
Неуверенность во всем.
С трезвой горечью, с улыбкой
Ясно каждому одно:
Нет дыхания без «но»
На планете нашей зыбкой.

ПУТЬ В НИКУДА

Вотще злорадство наше,
Бессмысленна работа.
Смех невеселый страшен,
Как смертника икота.
В кошмарах сновидений
Реальная основа:
Мир искажен в сплетеньи
Сетей сарказма злого.
Гротеск ощерен щебнем,
В нем судорог арена,
Как в зеркале волшебном
Из сказки Андерсена.

УМОРА

Что делать: изверившись в счастье,

От смеха мы сходим с ума.

Александр Блок

Внезапный сумасшедший смех
Бил очередью пулемета
Среди бессмысленных утех,
Среди житейского болота.
От хохота вразброд, навзрыд
Дрожали и мотались плечи,
И домостроя жалкий быт
Был судорогой искалечен.
Смех сокрушил, перетолок
Надежды все и все сомненья,
Прорвал разбухший потолок,
Сознания разрушил звенья.
В изнеможении тупом,
В гримасах — вместо дара речи
Надвинулись кошмарным сном
Мук адских явные предтечи.
Хихиканье, захлеб и гром:
Сплошная дикая потеха…
Ни в этом мире, ни в другом
Нет ничего страшнее смеха.

ПОРФИРА САТИРЫ

Безароматным ароматом,
Во избежание любви,
Соборности расщеплен атом:
Один попробуй поживи.
И в одиночестве голодном

Еще от автора Глеб Александрович Глинка
Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 8

«Перевал» — советская литературная группа, существовавшая в 1923–1932 годах.


Рекомендуем почитать
Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи

Наиболее полная на сегодняшний день биография знаменитого генерального секретаря Коминтерна, деятеля болгарского и международного коммунистического и рабочего движения, национального лидера послевоенной Болгарии Георгия Димитрова (1882–1949). Для воссоздания жизненного пути героя автор использовал обширный корпус документальных источников, научных исследований и ранее недоступных архивных материалов, в том числе его не публиковавшийся на русском языке дневник (1933–1949). В биографии Димитрова оставили глубокий и драматичный отпечаток крупнейшие события и явления первой половины XX века — войны, революции, массовые народные движения, победа социализма в СССР, борьба с фашизмом, новаторские социальные проекты, раздел мира на сферы влияния.


Дедюхино

В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.