Погасить Черное Пламя - [121]

Но та часть души, которой больше не было – часть, где находились картина Хелькара с красным глазом на фоне выжженной пустоши, борщ Тиндекета и смех Каоледана – тихонько ныла.

«А ведь Тиндекету больше никогда не обнять Маху, а ей это так нравилось», думала эльфка. Она почувствовала себя виноватой в наслаждении, которое испытала ночью. На этаже заговорщиков было тихо и пусто, несмотря на то, что время близилось к обеду. Глиргвай заглянула в каминную. Она обнаружила там Зигфрида.

Оборотень сидел в кресле и, не мигая, смотрел на огонь. Он увидел девушку, и глаза его расширились на миг. Но он ничего не сказал. Глиргвай подошла к нему. Когда Глиргвай была еще совсем маленькой, Реммевагара часто усаживал ее к себе на колени и подбрасывал – сначала чуть-чуть, а потом все сильнее и сильнее, приговаривая: «По гладенькой дорожке, по гладенькой дорожке, в ямку бух!» На этих словах полуэльф раздвигал колени, и хохочущая от восторга Глиргвай падала вниз. Не на пол, конечно. Реммевагара всегда ловил девчушку. Эльфы не играли со своими детьми ни во что подобное; эта игра была мандреченским изобретением.

И сейчас, когда душа Глиргвай обнажилась, словно платан, с которого слезла старая, отмершая часть ствола, и трепетала под ветром судьбы, эльфка по привычке искала успокоения в старых детских играх. Глиргвай открыла было рот, чтобы попросить его: «Покатай меня по гладенькой дорожке», но осеклась.

Зигфрид знал, что ее не было дома этой ночью, и, скорее всего, сердился. Он нашел бы в этой игре эротический подтекст, которого там не было. Да и вряд ли оборотень был знаком с мандреченскими играми. А Глиргвай нестерпимо захотелось забраться на колени к Зигфриду, уткнуться ему в шею и плакать – по-детски, навзрыд. «Но я больше не ребенок. Я уже взрослая», меланхолично подумала Глиргвай. Эльфка повернулась, чтобы уйти. Она с трудом сдерживала слезы.

Зигфрид положил руку ей на плечо.

– Если ты хочешь сесть ко мне на колени – садись, – сказал он.

Глиргвай поняла, что он прочел большую часть ее мыслей.

– Ты не то подумаешь… – пробормотала она.

– Я ничего не буду думать, – ответил оборотень. – Ничего не буду делать такого, чего ты не захочешь.

Глиргвай невольно посмотрела на ноги Зигфрида – колени оборотня были сдвинуты. Эльфка села на него, закинув ноги на подлокотники. Девушка обняла Зигфрида за шею и прижалась лицом к его груди. Следующее несколько минут оборотень посвятил мысленному цитированию Устава Химмельриттера. Он не понимал, чего хочет Глиргвай, но ощущал, что если она заметит его возбуждение, то что-то важное в ее душе сломается.

– Покатай меня, – сказала девушка.

– Не понял?

– У мандречен есть такая игра, они играют с детьми. Называется «по гладенькой дорожке». Реме играл так со мной…

– Как это? – осведомился Зигфрид.

– А, ладно, ты не поймешь, – сказала эльфка и хотела встать.

– А ты попробуй, – сказал он спокойно. – Неречь славится своим тупоумием. Но я – татцель.

Глиргвай объяснила, как смогла. Получилось сбивчиво и путано. На лице Зигфрида не отразилось ровным счетом ничего. Он аккуратно, но плотно взял ее руками за талию и принялся подбрасывать. Глиргвай к концу поездки почувствовала смутное возбуждение (Зигфриду тут пришлось гораздо тяжелее). Когда прозвучало: «… в ямку бух!» эльфка и опасалась, и втайне ожидала, что Зигфрид уронит ее на ковер и накроет сверху своим телом.

Это был бы конец всего.

Так лось, с разбегу ворвавшись в паутину, не замечает того, что уничтожил тонкую, изумительную красоту. Зверь бежит дальше, а на рогах его развеваются пыльные серые лохмотья, в которые превратилось ажурная сеть. В ней, конечно гибли и бабочки; но роса в ней по утрам так блестела, что глядя на нее, хотелось жить дальше – несмотря ни на что.

Пожалуй, Глиргвай не стала бы сопротивляться, если бы Зигфрид попытался овладеть ею. Она не хотела его, после бурных игр с Аннвилем желание нескоро вернулось бы к ней. Но Глиргвай понимала, что сама спровоцировала оборотня; он держался, сколько мог, но всему есть предел.

Однако Зигфрид не сделал этого. Он раздвинул ноги и поймал Глиргвай почти у самого пола, как и положено. А затем поднял и осторожно и ловко снял с себя. Эльфка оказалась стоящей перед креслом.

– К сожалению, я должен отлучиться ненадолго, – чуть задыхаясь, сказал оборотень. – Эта игра слишком эротична для такого молодого зверя, как я.

Глиргвай хмыкнула и неожиданно для самой себя поцеловала его – неторопливо, нежно. Оборотень сначала пытался отстраниться, но затем крепко прижал ее к себе. Глиргвай ощутила, как он сильно вздрогнул всем телом и обмяк, расслабился. Эльфка обняла его – ей показалось, что Зигфрид сейчас упадет. Бывший химмельриттер открыл глаза и посмотрел на нее. Они стояли слишком близко друг к другу, чтобы его желто-зеленая радужка, расколотая таким же вертикальным, как и у Глиргвай, зрачком, не превратилась в блестящее смазанное пятно.

– Я люблю тебя, – сказала эльфка.

– Да, но спишь почему-то с Аннвилем, – проворчал Зигфрид.

Девушка отняла руки. Он тоже отпустил ее. Оборотень думал, что теперь Глиргвай убежит. Но эльфка – о чудо! – стояла на месте, не подавая никаких признаков к бегству. Девушка морщилась, пытаясь подобрать слова.