Поэзия социалистических стран Европы - [31]

И так они по-братски говорят,

что жить легко, и нужно, и не сложно,

что невозможно не поверить им.

И тут — слеза. Сдержаться невозможно.

Рукопожатия Перевод Д. Самойлова

Отцовская привычка: я с трудом

беру

протянутую мне ладонь.

А сколько было добрых, честных рук,

тех рук,

что крепче всех порук.

А сколько рук твердили мне: «Браток,

держись!»

И это был залог.

Я тот залог берег,

в себе копил —

надежду, преданность, и пыл,

и доброту, и твердость.

Я в долгу,

ни спрятать, ни растратить не могу

то общее, священное добро —

ради него

я взялся за перо.

Рукояти Перевод Д. Самойлова

Задумывается рука

над смыслом рукоятий.

Блестит поверхность черенка

от всех рукопожатий.

Задумывается ладонь

над каждой рукояткой —

старинной, желтой, как латунь,

удобною и хваткой.

И, как лоснящихся коней,

я глажу их, усталых.

Что может быть ловчей, складней?

Но кто же воспитал их?

Что было с ними? Вот лежат,

прокурены, как трубки.

Одни — к любому поспешат,

другие — однолюбки.

Кто их характер шлифовал,

помог сформироваться?

Я с ними бы потолковал

и мог бы столковаться.

Как их движения умны,

как дельны и толковы!

И приспособлены они

для замысла людского.

После полуночи Перевод Ю. Левитанского

Усаживаюсь молча на кровать.

На стол вещей вытряхиваю груду —

часы, бумагу, нож… Я горевать,

ложась в постель, теперь уже не буду,

что в дымке этих лет

твой затерялся след

и никакой надежды больше нет.

Старею, видно? Вижу мрак ночной,

что растворит в себе мои печали.

Потом — твои глаза передо мной,

глаза, что раньше мне обозначали

и дня неспешный ход,

и к ночи переход —

закат обозначали и восход.

Как темен мир! Отвыкнув от тебя,

себя к забвенью, что ли, приучаю?

Вздыхаю громко. Спешки не любя,

в себе вдруг суетливость примечаю,

и задыхаться стал,

как будто уже стар,

как будто в гору шел — и вот устал.

Была ты полем? Воздухом? Постой —

а может, просто ветром в чистом поле?

Цветенья запах, терпкий и густой,

настигнет вдруг — и вскрикну, как от боли.

И страх в моей груди:

скорее проходи —

опасна эта пропасть позади!

А полночь дышит, как уснувший чиж.

На камне звук шагов моих стихает.

И тропки в темноте не различишь —

она скользит и под гору стекает.

И я скольжу едва,

как явь, как синева,

на той земле, где ты еще жива.

Птицы Перевод Ю. Левитанского

Детских лет наставники первые

(«Будь свободен!»), друзья мои верные,

горизонт мой собой заполнили —

этих линий абстрактных молнии,

сотни тысяч в полете — птицы,

вечно юные мои птицы —

научили дышать глубоко,

научили глядеть далеко.

Вашу скоропись я читаю.

Сейсмография мыслей и чувств.

Слов безмолвных молниеносность.

(Тем страшней слова, если свет

полыхает, а звука нет.)

Это все понимал я когда-то —

но сегодня еще в моих пальцах —

все живет в моих пальцах

желанье

написать на больших ваших вечных скрижалях,

как ответ мой последний и как завещанье, —

то, что стоит писать и сейчас —

то, чему научился у вас.

Золтан Зелк

^{35}

У могилы советского солдата Перевод Л. Мартынова

Здесь, в Зугло, где таился ужас,

на площади, где стынут лужи

и разворочены дома,

над незалеченною раной

могильный этот холм багряный

встал, как Уверенность сама.

По-русски я не понимаю,

стою, молчу, смотрю, гадаю:

здесь погребенный где рожден?

Он правнук Лермонтова или

праправнук Пушкина? Могиле

я говорю: ответь, кто он?

Заводом, шахтой, — кем, не знаю, —

был послан он, чтоб на Дунае

бороться с варварской ордой,

которая хотела солнце

сорвать с небес и все колодцы

наполнить мертвою водой.

Кто он? И будто бы ответом

горит на памятнике этом

пятиконечная звезда.

Смотри! Пятерка пальцев звездных

к востоку, в мир полей колхозных,

указывает нам туда!

Какой простор! Поля, заводы,

фабричных дымов хороводы…

Стучат станки, поют ремни,

комбайны и автомобили…

О, не об этой ли могиле

кричат они, поют они!

О нем, о нем поют стихии,

и через все поля земные

всем небесам несется весть

про воина, про человека…

Он — слава молодого века.

Победа — это он и есть!

Диалог Перевод Л. Мартынова

— А будет новая война?

— Отчизну строй. Растет она.

Крепи отечество свое.

Лелей цветы, сметай гнилье.

Смотри, земля детьми полна!

— А будет новая война?

— Их смех ты слышишь? Так ручья

звенит струя. Так бьет волна!

— А будет новая война?

— Иди с детьми и песни пой!

Пойдем веселою тропой

к вершине. Вот она. Видна!

— А будет новая война?

— Смотри, зовет издалека

тропиночка! Она узка,

едва заметна, а ведет

до самых голубых высот.

К вершинам гор ведет она.

— А будет новая война?

— Смотри, козленок проскакал

там, у подножья горных скал.

Плывут по небу облака.

И женщины доят коров

средь зеленеющих лугов.

Ты слышишь: струи молока

звенят о донышко ведра

чистейшим звоном серебра!

И вот летит издалека

ночь в облике нетопыря,

чтоб утром новая заря

взошла на небо, весела,

с небес прогнала и смела

мрак нетопырева крыла.

Ты видишь дней веселый бег

через цветы и через снег!

Прекрасны года времена!

— А будет новая война?

— Строй родину, растет она!

Родимый край

оберегай,

свой разум, руки укрепи —

удержишь зверя на цепи!

Кто ждет меня на станции Перевод Б. Слуцкого

Обрывками веревки завязаны узлы.

Осиным роем искры летают среди мглы.

Резвится жеребенок. На дереве — орлан.

И местность опаленная. И снежно по полям.

На рельсах и на стрелках былых годов и дней

мой малый мир качается под светом фонарей.