Поэзия скальдов - [20]

Скальдические отдельные висы, которые приводятся в сагах, не только не были обязательно импровизациями, но они, как общепризнано, не обязательно были и сочипены теми персонажами, которым они приписываются в саге. Опи могли быть присочинены при написании саги или еще в устной традиции. Однако о том, какие из отдельных вис подлинные, а какие неподлинные, мпения учепых сильно расходятся. Так, из 84 вис, которые приводятся в «Саге о Кормаке» (в ней их больше всего), некоторые ученые считают большинство подлинными, тогда как другие утверждают, что большинство их неподлинные. Дело в том, что бесспорного критерия подлинности или неподлинности скальдических вис, в сущности, нет. Несомненно, однако, что с точки зрения тех, кто присочинял скальдические висы, такое при-сочинение не делало сагу менее правдивой. Это объясняется, по-видимому, не только тем, что в сагах правдоподобный вымысел, как правило, принимался за правду даже самим автором, но также и характером скальдического творчества: поскольку содержание скальдических стихов было предопределено фактами, т. е. не было самовыражением личности, а их форма в силу ее трафаретности была общим достоянием, сочинение стихов за того, о ком рассказывалось в саге, как бы входило в функции хорошего, т. е. правдивого, рассказчика саги.

Скальдическая отдельная виса — как правило, совершенно такая же дротткветтная виса, как те, из которых состоят драпы: в ней тот же узор внутренних рифм и аллитераций, такие же кеннингп, такое же переплетение предложений. Но отдельная виса сочинялась не для того, чтобы обеспечить кому-нибудь славу, и ее автор не мог рассчитывать на вознаграждение за сочинение. Она была бескорыстным творчеством. Именно поэтому в отдельных висах всего очевиднее, что скальдическое творчество было хотя и сознательным, но направленным только на форму, а не на содержание, и что форма была независимой от содержания. Характерно, что в отдельных висах, т. е. в стихах самого разнообразного содержания и вовсе не предназначенных для какого-нибудь торжественного исполнения, безраздельно господствуют тот же размер и та же фразеология, что и в драпах, т. е. произведениях, в которых речь идет, как правило, о воинских подвигах и которые предназначались для торжественного церемониального исполнения. Такое отношение к форме было, конечно, лишь обратной стороной определенного отношения к содержанию: в сущности, отдельные висы были просто способом констатации фактов.

Содержание скальдических отдельных вис настолько же разнообразнее содержания скальдических хвалебных песней, насколько содержание саг разнообразнее содержания хвалебных песней. Правда, в отдельной висе может идти речь (как всего чаще в хвалебных песнях) о пролитии крови (нарушения мира, распри занимают большое место в сагах), но в ней может рассказываться и о торговой сделке, свидании с женщиной, украденной застежке, встрече в пути, чистке овечьего загона, праве на наследование имущества, виденном во сне и т. д. и т. п.,— словом, обо всем, о чем может зайти речь в саге. Представление о том, насколько разнообразны поводы, по которым сочинялись отдельные висы, могут дать примечания к отдельным висам, помещенным в настоящем издании.

Если, устранив кеннинги, изложить содержание отдельной висы в прозе, то оно обычно оказывается крайне скудным и сводится к констатации каких-то невымышленных фактов, которые сообщаются как объяснение причины поступка, предупреждение, совет, угроза, похвальба или просто информация. Нередко в отдельной висе сообщаются имена конкретных людей, названия конкретных местностей, даже цифры. Ничего «поэтического» в современном смысле слова в содержании отдельной висы, как правило, нет. Оно обычно настолько отрывочно, случайно, индивидуально и конкретно, что без сопровождающего прозаического текста так же непонятно, как могут быть непонятными перехваченное чужое письмо или подслушанный разговор. Крайне условная форма сочетается в скальдических отдельных висах с содержанием, свободным от каких-либо литературных условностей. Никакого художественного вымысла в отдельных висах, как правило, не бывает.

Может показаться, что преобладание индивидуального и конкретного в содержании отдельных вис, необщий характер этого содержания, и особенно в тех висах, где речь идет о личной жизни автора, например его отношении к какой-то определенной женщине, — это нечто аналогичное тому «необщему», которое в лирике нового времени кажется поэтическим достижением. Но дело в том, что «необщее» в лирике нового времени — сознательный художественный прием, результат преодоления уже достигнутого «общего». Предпосылка этого «необщего» — уже выработанные лирические общие места и типические лирические ситуации, от которых автор лирического произведения отталкивается. «Необщее» в лирике нового времени — результат обобщения, так сказать, второй степени. Между тем «необщее» в скальдических отдельных висах — результат того, что автор не может оторваться от конкретной ситуации, не способен на сознательное художественное обобщение. Лирика в собственном смысле слова, т. е. обобщенное выражение чувства, была еще невозможна. Зачатки лирики появляются только в некоторых поздних скальдических произведениях (в «Драпе о Йомсвикингах» Бьярни Кольбейнссона, «Пословичной поэме» неизвестного автора, отдельных висах Рёгнвальда Кали), авторы которых сетуют на свою несчастную любовь к женщине (такие сетования — это, конечно, лирическое общее место!).