Поэзия мифа и проза истории - [6]

Уже один этот факт с полной очевидностью свидетельствует о том, что при всей глубине и остроте ума Фукидид остается все же человеком своего времени, античным историографом, которого отделяет от современной исторической науки целая пропасть. На страницах «Археологии» упоминаются без каких-либо оговорок и колебаний как реальные исторические личности такие мифические персонажи, как Эллин — родоначальник всех эллинов, владыка Крита царь Минос, знаменитый герой Пелопс, по имени которого будто бы был назван полуостров Пелопоннес, его потомки Атрей и Агамемнон, величайший из всех греческих героев Геракл и его враг Еврисфей. При этом не подлежит сомнению, что весь используемый Фукидидом мифологический материал подвергся самой тщательной фильтрации и отбору. Из него были устранены не только фантастические, сказочные мотивы, но и любые авантюрные или романтические элементы, то есть то главное, в чем заключается и до сих пор еще ощущаемое обаяние и занимательность всякого мифа, как бы он ни был удален от нас во времени. Фукидид довел до последней степени те приемы рационалистической критики древних сказаний, которыми пользовались его предшественники — Гекатей, Геродот и многие другие. Из каждого мифа он берет лишь тот минимум фактов, который, как ему казалось, не противоречит естественному ходу вещей и поэтому может расцениваться как историческое ядро предания.

Ограничимся лишь двумя примерами этой методики Фукидида. По мифу, Пелопс, или Пелоп, сын лидийского царя Тантала, прибыл из Малой Азии в Пису — местность вблизи Олимпии на северо-западе Пелопоннеса — и с помощью хитрости сумел одержать победу в скачках на колесницах и овладеть рукой прекрасной Гипподамии — дочери местного правителя Эномая, который погиб во время состязаний (до этого погибали один за другим все женихи Гипподамии). Так Пелопс и его потомки стали властителями Пелопоннеса. У Фукидида мы не найдем ни слова о победе Пелопса, гибели Эномая, браке героя с Гипподамией. Его занимает здесь только одно: как власть над Пелопоннесом досталась чужеземцу Пелопсу, а не кому-нибудь из местных героев. Оказывается, все объясняется очень просто: «Пелопс приобрел силу благодаря, прежде всего, большому богатству, с которым он явился из Азии к людям бедным»[2]. Это богатство перешло потом к Агамемнону, внуку Пелопса, который достиг с его помощью такого могущества и влияния, что сумел заставить всех ахейских царей и героев, сколько их ни было в то время по всей Элладе, сплотиться вокруг него и идти походом на Трою, дабы отомстить за смертельную обиду, нанесенную брату Агамемнона Менелаю и вернуть домой его жену — красавицу Елену. Фукидид вводит это объяснение причины прославленного похода в противовес традиционной его мотивировке, несомненно гораздо больше отвечающей духу мифического повествования: другие ахейские герои были связаны с братьями Атридами клятвой, которую они принесли Тиндарею — отцу Елены, когда решался вопрос о том, кто будет ее мужем, обещая во всем помогать избраннику, если его супружеская честь будет как-либо задета.

Сам историк, несомненно, был уверен в том, что, очищая миф от всего, что было лишним, он превращает его в настоящую историю. В действительности те экстракты мифологической традиции, из которых Фукидид пытался соорудить в «Археологии» свою модель героического века или древнейшего прошлого Эллады, скорее все-таки заслуживают названия «квазиистории» или «псевдоистории», несмотря на то, что вся вступительная часть его труда наполнена замечательно глубокими и верными мыслями и наблюдениями, которые дают основание считать автора «Истории Пелопоннесской войны» ученым, во много предвосхитившим современный исторический метод. Фукидид, однако, ошибался в главном: он не сумел понять, что миф представляет собой источник совершенно особого рода, что даже самая изощренная критика не способна превратить его в некое подобие исторической хроники, в которой действуют реальные люди и совершаются реальные события.

Труды Геродота и Фукидида наглядно показывают, насколько ограничены были возможности античной исторической науки, даже в лице ее наиболее значительных представителей, в ее попытках проникнуть в отдаленное легендарное прошлое и разглядеть его, хотя бы в основных очертаниях, сквозь таинственную дымку преданий и мифов. Здесь греческие историки целиком и полностью зависели от весьма сомнительных и ненадежных свидетельств эпических поэтов, живших задолго до них. Из этих свидетельств они могли выбирать то, что казалось им более или менее правдоподобным, отбрасывая в сторону все остальное, или же просто перетолковывать заново поэтический текст, приблизив его, так сказать, к прозе жизни, а следовательно, и к истории, какой они ее себе представляли.

Мы не знаем, что получилось бы, если бы Фукидид применил свой исторический метод также и к мифам о богах. В своей «Истории» он вообще избегает касаться этого деликатного сюжета: ссылки на богов, их авторитет, их вмешательство в дела людей встречаются у него только в речах действующих лиц, но ни разу в авторской речи, излагающей основной ход событий, что, видимо, и обеспечило ему среди писателей последующих поколений репутацию атеиста. Тем не менее у великого историка нашлись продолжатели, которые довели его метод до логической крайности, то есть до абсурда. Одним из них был Евгемер из Мессены, живший уже в эпоху эллинизма, примерно на рубеже IV–III веков до н. э. Он был, правда, не историком, а писателем, как бы мы сказали сейчас — фантастом — автором утопического романа о путешествии на некий загадочный остров Панхею. Произведение это, судя по сохранившимся отзывам, произвело в свое время большую сенсацию. Евгемер буквально ошеломил читателей, объявив, что те, кого они до сих пор почитали как богов, были на самом деле людьми, которым их современники или потомки стали воздавать божеские почести за совершенные ими великие деяния, а также за их добродетель и мудрость, превосходящую обычную человеческую. Так, Зевс, по словам Евгемера, был вовсе не владыкой мифического Олимпа, а царем вполне реального острова Крит, так же как и его отец Крон, и дед Уран. Следует заметить, что для того времени, когда писал Евгемер, мысль эта была, может быть, не столь уж опасной и неожиданной, ибо после завоевания стран Востока Александром Македонским грани, которые разделяли до сих пор в сознании греков божеское и человеческое, начали довольно быстро стираться. Сам Александр и многие из его преемников, правивших в Египте, Двуречье, Сирии, Малой Азии, стали еще при жизни требовать воздания себе божеских почестей, которые они и принимали, выбирая себе по вкусу какого-нибудь божественного двойника среди старых богов. Не исключено, что «атеистические» взгляды Евгемера были инспирированы фактами именно такого рода, тем более что сам он, насколько нам известно, служил при дворе Кассандра, одного из преемников Александра, правителя Македонии.