Поэзия Латинской Америки - [54]

Перевод Н. Горской

Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы.

Люди улыбчивы, смуглы, темноволосы,

консерваторы и либералы,

земледельцы и скотоводы,

деньги тратят они, как воду,

но денег у них до смешного мало[164].

Здешнее солнце излишне ярко и пылко —

пересушило розы, перегрело затылки.

Взгляните на нас: модный пиджак прикрывает плечи

и набедренная повязка — перед;

люди доверчивы и сердечны,

в прошлом — рабы, неотесанный сброд,

разные дрожжи, разное тесто;

Колумб грациозным жестом —

во славу Испании! — причислил к Индии этот народ.

Здесь много черных, и желтых, и мулатов, и белых.

Скажу я лично — мало красок приличных,

после актов, контрактов и пактов различных

слиняли чернила, разобраться в цвете трудное дело.

(Кто мыслит иначе, пусть встанет и выступит смело.)

Здесь партии есть, группировки и группы,

и ораторы есть — слышите: «В этот период трудный…»

Есть банкиры и кулинары,

спекулянты и стрекулисты,

юристы и журналисты,

медики и швейцары.

Все есть — мы народ не нищий.

А если чего-то нет — поищем и сыщем.

Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы.

Люди улыбчивы, смуглы, темноволосы.

Ай, островная страна

под солнцем жарким и ярким!

Быть заповедным пальмовым парком —

разве ты не для этого создана?

Уголок зеленый

на пути кораблей туристских,

полно пассажиров, но нет живописцев

и нет влюбленных;

покинув Таити, Афганистан иль другую страну,

кто-то в вашем порту, мимоходом,

жует кусок небосвода

и запивает ромом голубизну;

на побережье английский язык повсюду,

сыплются «yes»[165] горохом на блюдо.

(Язык чичероне и лизоблюда.)

Вест-Индия! Это — ром, и табак, и кокосы.

Люди улыбчивы, смуглы, темноволосы.

Дворянин с Антилл, на тебя я гляжу, смеясь, —

ты скачешь мартышкой с ветки на ветку,

споткнуться боишься, жалкая марионетка,

и все равно попадешь в грязь.

Над тобою смеюсь, аристократ белокожий, —

видна голубая кровь под легким загаром! —

ты славишь свой род с неизменным жаром,

кичишься умом и любишь деньги до дрожи.

Над тобою смеюсь, одураченный черный,

на лимузины ты пялишься, как дурак,

и твоя чернота для тебя зазорна,

и отдыхает твой мощный кулак.

Надо всеми смеюсь: над полицейским и вором,

над профессором и студентом,

над дворником и президентом.

Над целым миром смеюсь, надо всеми смеюсь, без

разбора.

Над целым миром, который заводит споры

вокруг четырех разноцветных, косматых, чванливых, печальных,

четырех дикарей у одной кокосовой пальмы.

«Полковники из терракоты…» Перевод И. Эренбурга

Полковники из терракоты,

политиков томный лай,

булочки с маслом и кофе.

Гитара моя, играй!

Чиновники все на месте,

берут охотно на чай —

двести долларов в месяц.

Гитара моя, играй!

Янки дают нам кредиты,

они купили наш край —

родина всего превыше.

Гитара моя, играй!

Болтают вовсю депутаты,

сулят горемыке рай,

а за всем этим сахар и сахар…

Гитара моя, играй!

«Дрожит тростник безбрежный…» Перевод О. Савича

Дрожит тростник безбрежный,

страшась ножей коротких.

Жжет солнце, воздух давит.

Надсмотрщики кричат, —

как свист бичей их крики.

Над смутною толпой

работающих нищих

встает поющий голос,

летит поющий голос,

от ярости звеня;

так пели дикари,

и так поют сегодня:

— Срезать бы головы, как стебли, —

р-раз, р-раз, р-раз!

Спалить бы головы и стебли,

чтоб дым до самых туч поднялся, —

когда наступит этот час?

Клинок в моем ноже — на месте, —

р-раэ, р-раа, р-раз!

Мой нож в моей руке — на месте, —

р-раз, р-раз, р-раз!

А надо мной надсмотрщик, —

р-раз, р-раз, р-раз!

Срезать бы головы, как стебли,

спалить бы головы и стебли,

чтоб дым до самых туч поднялся, —

придет ли час?

«Чтобы заработать на хлеб…» Перевод О. Савича

Чтобы заработать на хлеб,

трудись до седьмого пота,

чтобы заработать на хлеб,

трудись до седьмого пота,

хочешь того или нет —

работай, работай, работай.

Сахар из тростника,

чтобы кофе послаще было,

сахар из тростника,

чтобы кофе послаще было.

Горче желчи тоска

жизнь мою подсластила.

Ни дома нет, ни жены —

куда идти, я не знаю,

ни дома нет, ни жены —

куда идти, я не знаю.

Никто мне не скажет «вы»,

собак на меня спускают.

Говорят: «У тебя есть нож,

мужчина ты, не чечетка».

Говорят: «У тебя есть нож,

мужчина ты, не чечетка».

Я был мужчиной — и что ж?

Сижу теперь за решеткой.

За решеткой теперь умирай.

Что тут дни или годы?

Это и есть мой рай,

это и есть мой рай —

свобода, свобода, свобода.

«Вест-Индия!..» Перевод Н. Горской

Вест-Индия!..

Вест-Индия!..

Вест-Индия!..

Это народ, отлитый из меди,

многоликий, суровый, прибитый к земле,

замаранный грязью, присохшей к шкуре.

Это — каторжная тюрьма —

умри в оковах, не надейся воскреснуть!

Это гротескный престол компаний и трестов.

Это асфальтовые озера и рудники,

плантации кофе,

гавани, яхты, и доки, и медяки.

Этот народ говорит «all right»[166],

но вокруг далеко не рай.

Этот народ «very well»[167] говорит,

когда земля код ногами горит.

У нас есть слуги, которым платит сам Mr. Babbit.

Есть сынки богачей, которых школит West Point.

Есть такие, что курят лишь «Chesterfield»

и завывают «hello, my baby»[168].

Есть танцоры foxtrot’ов,

и «мальчики» из jazz band’а,

и купальщики на пляжах Palm Beech.

Есть любители сочного мяса

и хлеба с маслом.

Есть юнцы-сифилитики с глазами кретинов,

курильщики опиума и марихуаны,

они выставляют свои спирохеты в витринах

и меняют костюм постоянно.