Поэзия Латинской Америки - [40]

Перевод М. Ваксмахера

Дерево

Повинуясь шепоту веток,

ветер губы свои разомкнул,

чтобы в зеленой тени

разомлевшему лету поведать

тайны стиха и науку соцветий.

* * *

Ни на что не похожее дерево,

угловатое,

высится

посреди одинокого дня,

как упрек.

Одинокое дерево

с лохматой листвой —

как упрек небесам.

* * *

Отражение дерева

в раме воды.

Отражение дерева

на холсте синевы.

Оскорбленное дерево

в раме гулкого ветра

кровью сочится

и думает о семенах.

* * *

Он во мне, этот образ

одинокого дерева,

протянутого, словно рука,

к ловушке лазури,

к равнодушию небосвода,

и голос его во мне —

призыв одинокого дерева,

крик, не знающий эха,

хватающий за душу голос

дерева —

и цветы

на его ветвях.

ГВАТЕМАЛА

МИГЕЛЬ АНХЕЛЬ АСТУРИАС [122]

Сонет влюбленной любви Перевод Риммы Казаковой

Бесчисленные мелочи ценя,

то, без чего мы все так мало значим,

любовь, помилуй, ослепи меня,

пойми, мне больше незачем быть зрячим.

Слепому не нужны уже бои

за счастье, что отвергнуто. Доколе

терпеть, что не спешат черты мои

стать пустотой — из очертаний боли?

Ведь все равно замкнулся жизни круг

тех, кто твоей немилостью отмечен.

И руки не нужны без чьих-то рук,

и не к чему прислушиваться чутко,

и ничему глазам ответить нечем,

и без любви мертво любое чувство.

Сонет опечаленной любви Перевод Риммы Казаковой

Зачем искать тебя в тебе, когда —

во мне ты от начала и вовек.

Едва надламываю стебли век —

мы вместе, и душа собой горда.

Ту, что во мне, я, кроме немоты,

от подлинной ничем не отличу.

Тогда за что сражаться я хочу?

О чем вздыхаю, коль со мною ты?

Взлетает цапля над простором вод,

где отраженья-корня больше нет.

Вода теперь сама — как небосвод.

Она глядит смятенно птице вслед.

Вот так и я, пока ты вправду рядом,

неверящим с тобой встречаюсь взглядом.

Сын твой, индеец… Перевод Риммы Казаковой

Из прозрачных глубин

ты выходишь к солнцу, человек,

жажда, дыханье,

безмолвие статуи.

Твой невесомый лик пробуждает

все вокруг.

Бегут молодые твои облака.

Мимо тебя

непрерывно текут века,

недоступно сливаясь

с одинокой далекостью неба.

Кто твой сон раздробил?

Ты проснулся

уже в движенье, и с этих пор

из потока, впадающего в водоем,

ты выходишь — задумчивый и босой.

Ты идешь не спеша

певучим простором

своей флейты, давая время

и влагу деснам

борозд, чтобы сберечь

зеленые зубы

посевов. Музыка мотыги

шагает рядом

то впадинам эха и прялок.

Тот, кто живет, как ты,

умирает смертью растений

и оставляет землю, сдобренную мечтой.

За тобой гонится марево моря,

но не догонит. О соленом море

нет ничего в твоей истории.

Только о пресных морях.

Спрессованное одиночество твоего пекла

заставило меня задуматься о тебе.

Стал ли ты статуей моего ожиданья?

Кто придет завтра?

Позволь мне спросить об этом: о твоем сыне,

изменчивом, как музыка реки,

влажном, как ложе озера,

несущем улыбку и бесконечность.

О твоем сыне, индеец!

Индейская мудрость Перевод Риммы Казаковой

Тебя нашли позади твоей тени.

Закат за твоей спиной —

вот причина твоего пораженья.

Если солнце — в твоей груди,

если ноги и голову оно золотит,

ты неподвластен ни людям,

ни богам, ни стихии.

А поверженный, ты видишь, не глядя,

слышишь, не слушая, чувствуешь, не ощущая,

разговариваешь безмолвно,

осужденный на молчание,

кровь твоих ран — твой вопль.

Какие травы укрыли

твое дыханье тинахи, наполненной водой?

Ты кладешь свое утро в золу

и ворошишь его среди перьев

окоченевших птиц, что поют

в ожидании твоего смеха. Не гримасы. Смеха.

Ох! Того невозвратного белозубого смеха.

Солнце опять войдет в твое горло,

в твое сердце, в твое лицо,

прежде чем нависнет ночная мгла

над твоим народом,

и такими человечьими будут крик, прыжок,

сон, любовь и пища.

Сегодня есть ты, а завтра

тебя сменит такой же, как ты.

Ни торопливости, ни нетерпенья.

Неиссякаем род людской.

Вот тут была долина, а сегодня — гора.

Там был холм, а нынче — ущелье.

Окаменевшее море стало хребтом,

а застывшая молния — озером.

Пережить все перемены — вот твое назначенье.

Ни торопливости, ни нетерпенья. Неиссякаем род людской.

Живой Неруда Перевод М. Ваксмахера

Дележ добычи в Гватемале.

Предательство бананового войска.

К твоей, поэт, груди своим усталым лбом

прижался мой народ,

когда во рту его иссяк

прохладный привкус неба,

когда соленый ливень

его лицо омыл.

Шел пятьдесят четвертый год

столетья нашего,

и ты, поэт, безмерно чуткий

к страданьям человеческим,

постиг в то лето душу

измученной тропической страны,

залитой кровью

рабочих.

Сегодня доблесть Чили

затоптана солдатским сапогом.

Погромы, казни.

И сердца благородного

биенье.

Да, сердце бьется — значит, жив Альенде.

Оно стучит — я, значат, жав Неруда!

Мы не отступим.

Ваш пример

идет от сердца к сердцу

дорогою не траура, а молний.

Неруда будет петь всегда,

его стихам рождаться бесконечно,

взвиваться ввысь,

как чайкам в клочьях пены.

Кто утверждать посмеет, что ты умер?

Я говорю,

я снова повторяю,

что ты ЖИВОЙ.

Твой голос отвечает

зóву Чили.

Октябрь 1973

СЕСАР БРАНЬЯС [123]

Пустая земля Перевод Б. Слуцкого

Ангелы, скажите мне, ангелы,

сгинули вы куда?

Не встречаются ангелы

на земле никогда.

Матросы, вы, матросы,

в чьих глазах отразилась

голубизна морей!

Где же те матросы,

что не вернулись с морей?

Раскройте солдатскую тайну!

Куда солдаты ушли?

Неужто кончились войны?

Ведь мира нет на земле!

Может быть, есть мечтатели