Поэзия Латинской Америки - [19]

как докучливый овод.

Уроки

Если б наши сердца откликаться, как эхо, умели,

в них воскресли бы мертвых людей голоса,

а возможно, что в них зазвенели бы трели

певчих птиц, озарявших леса.

Ведь, усвоив себе доброту с колыбели,

сердце учится жизни, меж тем репетируя смерть,

репетируя драму, которую мы разучить не успели

и которую мы в одиночестве будем играть и смотреть.

Сколько раз оно плакало, билось к пело,

обрывалось и падало, чтоб к поднебесью лететь…

Обучение смерти — почти безнадежное дело:

каждый миг умираем, затем чтобы раз умереть.

Я буду спать

Подари мне, кормилица, чепчик росы,

руки трав молодые и зубы цветов,

нежный мох распуши для перины,

дай мне простыни земляные.

Ты меня убаюкай, пестунья моя…

В изголовье затепли мне лампу:

из созвездий любое по вкусу возьми,

но его наклони ты пониже.

Я останусь одна… Слышишь: зреет листва,

и рука, что качает тебя, так легка

в небесах, и проносятся птицы,

чтобы ты позабыла… Спасибо. Одна

только просьба: когда он опять позвонит,

ты ответь, что я попросту вышла…

ПЕДРО МИГЕЛЬ ОБЛИГАДО [59]

Дождь не говорит ничего Перевод Т. Глушковой

Город в сумерках бродит.

Звеня,

дождь приходит —

агония дня.

Мокрый город не видит лица своего,

за туманом глаза он прячет.

Дождь не говорит ничего

и плачет.

Люди бегут от хрустальной воды;

послушно

закрываются окна, как от беды, —

и, быть может, один человек поглядит равнодушно…

Дождь, похоже, устал от себя самого;

словно розовый куст, что без роз, одичало маячит,

он не говорит ничего, ничего, ничего

и плачет.

Пришел он, посланец реки,

с поцелуями свежести,

послание рвется на капли, в клочки,

чтобы мы причастились струящейся нежности.

Но, понимая, что люди отвергли его,

он все звонче по улицам скачет,

речь заводит… И под конец не говорит ничего

и плачет.

Как безумец в своем исступленном упрямстве,

вспоминая забытую песню, он стонет,

неуютно ему в этом темном пространстве,

все мешает ему, и все его гонят.

Луговая трава не желает уже ни глотка от него,

люди, прячась, его то и дело дурачат, —

он не говорит ничего

и плачет.

Может, глядя на горе людей,

он слезинки льет

или вспомнил тончайшую из вечерних затей —

полотно нам в утеху ткет?

Или, видя, что людям не до него,

он скорбит об уделе, который ему предназначен?

Дождь не говорит ничего, ничего, ничего

и плачет.

Над мертвым днем

звук мелодии чистой

пролетает с дождем.

Серебристый,

зачарованный звоном его,

город в ночь заплывает незряче…

Дождь не говорит ничего

и плачет.

ЭЗЕКИЕЛЬ МАРТИНЕС ЭСТРАДА [60] Перевод Б. Слуцкого

«Найди подругу, жизнь ей посвяти…»

Найди подругу, жизнь ей посвяти.

Разделит пусть свой дар она с тобою.

Ведь ранам, что настигнут среди боя,

иначе исцеленья не найти.

Пусть сердце выберет само пути.

Поверь в его решение любое,

оно сумеет овладеть судьбою,

тебе поможет к счастью ключ найти.

Найди родную душу. Ночи скоро

дня светлого уступят место споры,

а накануне хорошо, мой друг,

чтоб любящим тебя дарили взглядом

и чтоб с тобой в несчастье стали рядом

и чашу с ядом вышибли из рук.

Плуг

Вот он, как пес домашний, верный

железный брат, покорный друг

с челюстью необыкновенной

рунический, библейский плуг.

Это он сокровищ груды,

скрытые в грязи, в пыли,

золото и изумруды

вырывает из земли.

Куплеты слепого

Простейшее чудо пред нами

любви я ума:

цветы с семенами!

Таким был рассеянным он,

что умер,

не зная, то смерть или сон.

Без разъяснений честна

обычная честность,

как немота — нема.

Я умер! — приснилося мне.

Проснувшись, решил я,

что и проснулся во сне.

Я нехотя признаю,

что мне совершенно неважно

все то, что я узнаю.

Лишь после свадьбы она

поняла, что опять одинока

и, как и прежде, — одна.

Уходишь? Ну что ж, все равно,

ведь не потому, что позвали, —

ушла без того ты давно.

Сорвавшийся с дуба листок

подумал, что освободился,

но ветер его уже влек.

— Узнав все слова и дела,

не ведала мудрость, не знала,

зачем она век прожила.

Червь розе признался: во сне

ты бабочкою обернулась!

Приснилась ты бабочкой мне!

Любили так сильно и вольно

друг друга они,

что даже смотреть было больно.

О, чтоб это ни означало,

но я бы тебя не нашел,

когда б не утратил сначала!

Что скрыто, и глубоко,

и словом невыразимо —

об этом мне петь легко.

Эзекиель Мартинес Эстрада

Пролог

Еще не тяжко возрастное бремя,

но с некоторых пор я признаю:

слабеет память и приходит время

припомнить по порядку жизнью свою.

Прибытие

Я в праздник в город свой родной попал.

Дым фейерверков в честь мою клубился

и до утра гремел оркестром бал,

хоть вся заслуга в том, что я родился.

Наследственное имущество

Отец мне завещал упрямый взгляд

и жажду новых приключений тоже.

Мать — том стихов, еще — метафор ряд

в обивке из моей же кожи.

Первый выезд

Картонный конь мой бьет копытом рьяно.

Навстречу солнцу еду налегке,

как начитавшийся Эспландиана,

испанец с шпагой тоненькой в руке.

Первый поступок

Свой идеал из дыма я лепил,

хоть мудрый Прометей прибегнул к глине.

Кол в горле, сигареты первой пыл,

при слове «дым» не вспомнится и ныне.

Творчество

Бесцельные старанья муравья.

Да, после всех усердий и усилий,

так по себе и не оставлю я

ни дерева, ни книги и ни сына.

Отъезд

Я, сапоги обув, отъезда жду,

прощаюсь, плавно воздевая руки.

Мне возвращение сулит беду,

болота, горы. Жаль! Прощайте, други.

Эпитафия

За все я чистым золотом платил,