Поэзия Латинской Америки - [12]

ее сделали в пляске напевы твои.

О звучащая амфора, Музой веселья

в тебе смешаны вина и сладостный мед,

андалусской лозы золотое похмелье,

соль, цветы и корица лазурных широт.

Щеголиха, в каких ты гуляешь нарядах:

одеваешься в звуки трескучих литавр,

в шелк знамен на ликующих пестрых парадах,

в песни флейты и крики победных фанфар.

Ты смеешься — и пенится вихрь карнавала,

ты танцуешь — и ноги пускаются в пляс,

ты заплачешь — рождаются звуки хорала,

и текут у людей слезы горя из глаз.

Ты букетом созвучий нас дразнишь и манишь,

о Диана с певучим и дерзким копьем,

нас морочишь ты, властно ласкаешь и ранишь

этим ритмом, как острых ножей лезвеем.

Ты мила поселянкам, ты сельских угодий

не презрела, кружа светоносной пчелой:

и в сочельник летящие искры мелодий

в поединок вступают с рождественской мглой.

Ветер пыль золотую клубит на дорогах,

блещет в небе слепящей лазури поток,

и растет на испанского Пинда[34] отрогах

сегидилья — лесной музыкальный цветок.

Симфония серых тонов Перевод Инны Тяняновой

Солнце стеклянное тускло и сонно,

словно больное, вползает в зенит;

ветер морской отдыхает на тени

мягкой и легкой, как черный батист.

Волны вздымают свинцовое чрево,

стонут у мола и шепчутся с ним.

Старый моряк, примостившись на тросе,

трубкой дымит, вспоминая с тоскою

берег далекий туманной страны.

Волку морскому лицо обжигали

солнца бразильского алые лучи;

под завыванья тайфунов Китая

пил он из фляги спасительный джин.

К запаху моря, селитры и йода

нос его сизый давно уж привык,

грудь великана — под блузой матросской,

чуб непокорный ветрами завит.

В облаке буром табачного дыма

видит он берег туманной страны:

вечером знойным под парусом белым

в море тогда уходил его бриг…

Полдень тропический. Волку морскому

дремлется. Дали туман затопил.

Кажется, что горизонт растушеван

серою тушью до самых границ.

Полдень тропический. Где-то цикада

старческой хриплой гитарой бренчит,

ну а кузнечик на маленькой скрипке

все не настроит трескучей струны.

Рузвельту [35] Перевод Ф. Кельина

С изреченьем библейским иль стихом Уолт Уитмена

ведь нетрудно проникнуть к тебе, зверолов[36]?!

Современный и дикий, простейший и сложный,

ты — чуть-чуть Вашингтон, но скорее — Немврод.

США, вот в грядущем

захватчик прямой

простодушной Америки нашей, туземной по крови,

но испанской в душе, чья надежда — Христос.

Превосходный и сильный образец своей расы,

ты культурен, с Толстым ты вступаешь в спор.

Объезжая коней или тигров в лесах убивая,

Александр ты и Навуходоносор.

(Ты — профессор энергии,

по мненью глупцов.)

Ты прогресс выдаешь за болезнь вроде тифа,

нашу жизнь за пожар выдаешь,

уверяешь, что, пули свои рассылая,

ты готовишь грядущее.

Ложь!

Соединенные Штаты обширны, могучи.

Стоит им содрогнуться, глубокая дрожь

позвонки необъятные Анд сотрясает;

стоит крикнуть — и львиный послышится рев.

И Гюго сказал Гранту[37]: «Созвездья все ваши!..»

(Аргентинское солнце чуть светит сквозь ночь

да чилийская всходит звезда…) Вы богаты,

Геркулеса с Маммоной вы чтите равно,

и твой факел в руках изваянья Свободы

путь нетрудных побед освещает, Нью-Йорк!

Но Америка наша, где было немало поэтов

с отдаленных времен, когда жил Нетцауалькойотль[38],

та, что след сохранила ступни великого Вакха

и всю азбуку Пана когда-то прошла целиком,

совещалась со звездами, знала в веках Атлантиду, —

это имя донес нам, как дальнее эхо, Платон,[39] —

та Америка с давних столетий живет неизменно

светом, пламенем, жаром любви, ароматом лесов —

Америка Инки[40], великого Моктесумы,

Христофора Колумба душистый цветок,

Америка Испанская, Америка Католичества,

Америка, где благородный сказал Гватемок[41]:

«Не на розах лежу я»; Америка, что и ныне

ураганами дышит и любовью живет,

грезит, любит, о солнца любимая дочь.

Берегитесь Испанской Америки нашей — недаром на воле

бродит множество львят, порожденных Испании львом.

Надо было бы, Рузвельт, по милости господа бога

звероловом быть лучшим тебе, да и лучшим стрелком,

чтобы нас удержать в ваших лапах железных.

Правда, вам все подвластно, но все ж не подвластен вам бог!

Триумфальный марш Перевод О. Савича

Вот шествие близко!

Вот шествие близко! Вот громкие трубы играют.

На шпаге горит отраженье небесного диска;

сияя железом и золотом, воины мерно шагают.

Под арку, где Марс и Минерва белеют, вступил авангард легиона,

под арку побед, где богини Молвы призывают поэтов

и веют торжественной славой знамена,

подъятые к небу руками героев-атлетов.

Оружие всадников статных гремит и звенит невозбранно;

со злостью грызут удила лошадиные зубы;

копыта и громки и грубы;

литавры чеканно

размерили мерой воинственной шаг этот медный.

Так воины с доблестью бранной

проходят под аркой победной!

Вот громкие трубы опять над землею запели;

и чистым звучаньем

и жарким дыханьем,

как гром золотой, над собраньем

державных знамен зазвенели их трели.

Поют они бой и рожденье отваги,

обиды рожденье;

султаны на касках, и копья, и шпаги,

и кровь, что в столетиях поле сраженья

прославит;

псов грозного мщенья, —

их смерть вдохновляет, война ими правит.

Певучим стал воздух.

Ты слышишь полет исполинов?

Вот слава сама показалась:

с птенцами расставшись в заоблачных гнездах,

огромные крылья по ветру раскинув,

вот кондоры мчатся. Победа примчалась!