Поэзия - [235]

Шрифт
Интервал


Игорь Шайтанов, литературный критик, доктор филологических наук, главный редактор журнала «Вопросы литературы»:

Поскольку книга написана и напечатана по постановлению Ученого совета Института языкознания РАН как УЧЕБНИК, то, вероятно, ее и нужно оценить как таковой. Впрочем, по жанру это не учебник, а скорее хрестоматия с предваряющими стихотворные тексты более или менее подробными врезами и с приложением некоторых материалов по бытованию поэзии.

Это так — реплика жанрового уточнения.

Можно ли и стоит ли кого-нибудь в «старших классах» (такая адресация предложена в аннотации) обучить поэзии по этой книге? Здесь много текстов разных эпох, жанров, разного качества… Так что, вероятно, учителю предстоит научить старшеклассников понимать эти тексты в их различии, в том числе и качественном. Хотя не уверен, что в этом заключалась цель авторов-составителей, поскольку о ней в самом учебнике речь внятно не заходит, а к морю мировой поэзии проложен искусственно-узкий канал поэзии современной. Не скажу, что книга представляет собой групповой манифест, но картину поэзии с очень ограниченным — именно в современности — вкусовым диапазоном, противостоящим тому, что широко обозначено как «традиционность».

Да, в отношении современности книга очень избирательна, и открою ли ее тайну, предположив, что данный проект задуман как возможность вынести к широкому читателю результаты деятельности определенной группы или направления, чья пиар-кампания имеет давнюю — с «вавилонских» времен — историю? В данном учебнике свой поэтический круг вписывается в круг мировой поэзии.

Примем это условие игры на современном материале и оценим книгу как учебник. Основное впечатление оказывается крайне неожиданным. То, что названо учебником (нам все время — то из министерства, то из других инстанций — обещают учебники нового поколения и XXI века), оказывается еще одним традиционным и даже архаическим способом описания поэзии: между школьной/нормативной поэтикой и стиховедением — нет, не гаспаровским функционально-семантическим, а мелочно-описательным, которое всегда оставляет ощущение — проделана большая, но бесполезная работа.

Чтобы не быть голословным, но и не затягивать разговор, приведу примеры того, как в учебнике истолковываются ключевые понятия.

Что такое миф? Рассказ, в котором «шла речь о сотворении мира и человека, о сражениях и подвигах богов и героев, о путешествиях на край света…» (с. 236). То есть миф — это нарративная единица, имеющая отношение к поэзии лишь потому, что в стихах эти мифы пересказывались. Очень странно в учебнике поэзии ограничивать себя исключительно нарративным пониманием мифа без его отношения к происхождению поэтического слова (читайте Потебню и Веселовского).

А жанр? Есть главка о жанре: «С самых древних времен поэзия основывалась на представлении о том, что определенное содержание неразрывно связано с определенной формой» (с. 576).

Видимо, человечество родилось с томиком Гегеля или тимофеевским учебником по литературоведению в руках, с древнейших времен наученное бодро отличать форму от содержания. Научность в этом учебнике все время балансирует на грани между банальностью и неточностью.

Чтобы облегчить древнейшему человечеству дело различения между формой и содержанием, как раз и подоспел жанр: «Существование жанров упрощало жизнь и поэтам, и читателям». Значит, сразу — с древнейших времен — поэзия родилась для читателя и, видимо, была предана печатному станку. А про ее устное бытование, про рождение поэтического слова из ритуала и мифа не стоит сказать?

Но вернемся к жанрам (о поэтическом слове будет другая главка): «Внутренняя эволюция жанра не отменяла почти непереходимых границ между жанрами» (с. 577). А когда она все-таки отменила границы, то и жанрам конец пришел: «Вместо жестких границ появились ориентиры, к которым тексты могут тяготеть, а могут не тяготеть. Такие ориентиры удобно называть форматами».

Кому удобно? Авторам учебника? А его читателям в «старших классах»? Или они тоже исчерпали понятие жанра и могут с ним расстаться? Вот так совершился скачок от школьных банальностей по поводу жанра к нововведению учебника (не буду разбираться, кто и что в нем написал, ибо деяние — коллективное). Среди того, через что перескочили, чего не заметили — современное представление о речевой природе жанра (бахтинское или тыняновское), ключевое в современной поэтике, о тексте как борьбе жанров (то, что изначально и было названо интертекстуальностью).

Но нет, все, что касается теории поэтической речи и речевой природы поэтических явлений, здесь если не в отсутствии, то в минусе. Есть главка «Слова в поэзии», но лучше бы ее не было в таком виде. Опять что-то маловразумительное (а ведь речь идет об учебнике!): «…в поэзии слова работают не совсем так, как нам привычно» (с. 488). Интересно, когда они так «непривычно» заработали? Или так было всегда? Следует отсылка к разделу «Поэтизмы» с тонкими наблюдениями над историей поэтического стиля в отношении к гужевому транспорту: «…слова извозчик и кучер куда более частотны в поэзии XIX века, когда гужевой транспорт был основным средством передвижения, а в поэзии ХХ века встречаются значительно реже…» Заглянули бы, не поленились, в соответствующую главу «Исторической поэтики». Там всё сказано.


Еще от автора Владимир Александрович Плунгян
Почему языки такие разные. Популярная лингвистика

Человеческий язык — величайший дар природы! Ему мы обязаны возможностью общаться, передавать свои мысли на расстоянии. Благодаря языку мы можем читать книги, написанные много веков назад, а значит, использовать знания, накопленные нашими предками, и сохранять наши знания для будущих поколений. Без языка не было бы человечества!Сколько языков на земле, как они устроены; как и по каким законам изменяются; почему одни из них — родственные, а другие нет; чем именно отличается русский язык от английского и других языков, а китайский от японского; зачем глаголу наклонение и вид, а существительному падежи?На эти и другие вопросы дает ответы современная лингвистика, с которой популярно и увлекательно знакомит читателя автор книги — Владимир Александрович Плунгян, известный лингвист, член-корреспондент РАН.


Забытый город

Это история о Рике, бывшем полицейском Закрытого города — колонии для опасных преступников, которому после трагической гибели семьи пришлось стать наёмником и зарабатывать на жизнь выполнением заданий, от которых отказываются остальные. Судьба свела его с юной девушкой Алисой, которая хочет узнать правду о своём отце, но для этого им нужно выполнить очередное задание от Синдиката, одной из трёх влиятельных группировок города. Но на этот раз всё сразу пошло наперекосяк…


Лис. Сказания Приграничья

Он любил свою жизнь: легкая работа, друзья, девушка, боевые искусства и паркур. Что еще было желать экстремалу Игорю Лисицину по кличке Лис? Переезду в фэнтези-мир, где идет борьба за власть между двумя графами? Где магия под запретом, и везде шныряют шпионы-паладины? Вряд ли. Но раз так вышло, то деваться некуда. Нужно помочь новым друзьям, не прогнуться под врагами и остаться честным к самому себе. И конечно, делать то, что умеешь лучше всего — драться и прыгать. КНИГА НЕ ВЫЧИТЫВАЛАСЬ.


Русский моностих: Очерк истории и теории

Моностих – стихотворение из одной строки – вызывает в сознании не только читателей, но и специалистов два-три давних знаменитых примера и новейший вал эстрадных упражнений. На самом деле, однако, это форма с увлекательной историей, к которой приложили руку выдающиеся авторы разных стран (от Лессинга и Карамзина до Эшбери и Айги), а вместе с тем еще и камень преткновения для теоретиков, один из ключей к извечной проблеме границы между стихом и прозой. Монография Дмитрия Кузьмина – первое в мире фундаментальное исследование, посвященное моностиху.


Любимец Богов

Введите сюда краткую аннотацию.


Рекомендуем почитать
Властелин «чужого»: текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского

Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.


Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению.


Поэзия непереводима

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.