Поэзия - [235]
Игорь Шайтанов, литературный критик, доктор филологических наук, главный редактор журнала «Вопросы литературы»:
Поскольку книга написана и напечатана по постановлению Ученого совета Института языкознания РАН как УЧЕБНИК, то, вероятно, ее и нужно оценить как таковой. Впрочем, по жанру это не учебник, а скорее хрестоматия с предваряющими стихотворные тексты более или менее подробными врезами и с приложением некоторых материалов по бытованию поэзии.
Это так — реплика жанрового уточнения.
Можно ли и стоит ли кого-нибудь в «старших классах» (такая адресация предложена в аннотации) обучить поэзии по этой книге? Здесь много текстов разных эпох, жанров, разного качества… Так что, вероятно, учителю предстоит научить старшеклассников понимать эти тексты в их различии, в том числе и качественном. Хотя не уверен, что в этом заключалась цель авторов-составителей, поскольку о ней в самом учебнике речь внятно не заходит, а к морю мировой поэзии проложен искусственно-узкий канал поэзии современной. Не скажу, что книга представляет собой групповой манифест, но картину поэзии с очень ограниченным — именно в современности — вкусовым диапазоном, противостоящим тому, что широко обозначено как «традиционность».
Да, в отношении современности книга очень избирательна, и открою ли ее тайну, предположив, что данный проект задуман как возможность вынести к широкому читателю результаты деятельности определенной группы или направления, чья пиар-кампания имеет давнюю — с «вавилонских» времен — историю? В данном учебнике свой поэтический круг вписывается в круг мировой поэзии.
Примем это условие игры на современном материале и оценим книгу как учебник. Основное впечатление оказывается крайне неожиданным. То, что названо учебником (нам все время — то из министерства, то из других инстанций — обещают учебники нового поколения и XXI века), оказывается еще одним традиционным и даже архаическим способом описания поэзии: между школьной/нормативной поэтикой и стиховедением — нет, не гаспаровским функционально-семантическим, а мелочно-описательным, которое всегда оставляет ощущение — проделана большая, но бесполезная работа.
Чтобы не быть голословным, но и не затягивать разговор, приведу примеры того, как в учебнике истолковываются ключевые понятия.
Что такое миф? Рассказ, в котором «шла речь о сотворении мира и человека, о сражениях и подвигах богов и героев, о путешествиях на край света…» (с. 236). То есть миф — это нарративная единица, имеющая отношение к поэзии лишь потому, что в стихах эти мифы пересказывались. Очень странно в учебнике поэзии ограничивать себя исключительно нарративным пониманием мифа без его отношения к происхождению поэтического слова (читайте Потебню и Веселовского).
А жанр? Есть главка о жанре: «С самых древних времен поэзия основывалась на представлении о том, что определенное содержание неразрывно связано с определенной формой» (с. 576).
Видимо, человечество родилось с томиком Гегеля или тимофеевским учебником по литературоведению в руках, с древнейших времен наученное бодро отличать форму от содержания. Научность в этом учебнике все время балансирует на грани между банальностью и неточностью.
Чтобы облегчить древнейшему человечеству дело различения между формой и содержанием, как раз и подоспел жанр: «Существование жанров упрощало жизнь и поэтам, и читателям». Значит, сразу — с древнейших времен — поэзия родилась для читателя и, видимо, была предана печатному станку. А про ее устное бытование, про рождение поэтического слова из ритуала и мифа не стоит сказать?
Но вернемся к жанрам (о поэтическом слове будет другая главка): «Внутренняя эволюция жанра не отменяла почти непереходимых границ между жанрами» (с. 577). А когда она все-таки отменила границы, то и жанрам конец пришел: «Вместо жестких границ появились ориентиры, к которым тексты могут тяготеть, а могут не тяготеть. Такие ориентиры удобно называть форматами».
Кому удобно? Авторам учебника? А его читателям в «старших классах»? Или они тоже исчерпали понятие жанра и могут с ним расстаться? Вот так совершился скачок от школьных банальностей по поводу жанра к нововведению учебника (не буду разбираться, кто и что в нем написал, ибо деяние — коллективное). Среди того, через что перескочили, чего не заметили — современное представление о речевой природе жанра (бахтинское или тыняновское), ключевое в современной поэтике, о тексте как борьбе жанров (то, что изначально и было названо интертекстуальностью).
Но нет, все, что касается теории поэтической речи и речевой природы поэтических явлений, здесь если не в отсутствии, то в минусе. Есть главка «Слова в поэзии», но лучше бы ее не было в таком виде. Опять что-то маловразумительное (а ведь речь идет об учебнике!): «…в поэзии слова работают не совсем так, как нам привычно» (с. 488). Интересно, когда они так «непривычно» заработали? Или так было всегда? Следует отсылка к разделу «Поэтизмы» с тонкими наблюдениями над историей поэтического стиля в отношении к гужевому транспорту: «…слова извозчик и кучер куда более частотны в поэзии XIX века, когда гужевой транспорт был основным средством передвижения, а в поэзии ХХ века встречаются значительно реже…» Заглянули бы, не поленились, в соответствующую главу «Исторической поэтики». Там всё сказано.
Это история о Рике, бывшем полицейском Закрытого города — колонии для опасных преступников, которому после трагической гибели семьи пришлось стать наёмником и зарабатывать на жизнь выполнением заданий, от которых отказываются остальные. Судьба свела его с юной девушкой Алисой, которая хочет узнать правду о своём отце, но для этого им нужно выполнить очередное задание от Синдиката, одной из трёх влиятельных группировок города. Но на этот раз всё сразу пошло наперекосяк…
Человеческий язык — величайший дар природы! Ему мы обязаны возможностью общаться, передавать свои мысли на расстоянии. Благодаря языку мы можем читать книги, написанные много веков назад, а значит, использовать знания, накопленные нашими предками, и сохранять наши знания для будущих поколений. Без языка не было бы человечества!Сколько языков на земле, как они устроены; как и по каким законам изменяются; почему одни из них — родственные, а другие нет; чем именно отличается русский язык от английского и других языков, а китайский от японского; зачем глаголу наклонение и вид, а существительному падежи?На эти и другие вопросы дает ответы современная лингвистика, с которой популярно и увлекательно знакомит читателя автор книги — Владимир Александрович Плунгян, известный лингвист, член-корреспондент РАН.
Он любил свою жизнь: легкая работа, друзья, девушка, боевые искусства и паркур. Что еще было желать экстремалу Игорю Лисицину по кличке Лис? Переезду в фэнтези-мир, где идет борьба за власть между двумя графами? Где магия под запретом, и везде шныряют шпионы-паладины? Вряд ли. Но раз так вышло, то деваться некуда. Нужно помочь новым друзьям, не прогнуться под врагами и остаться честным к самому себе. И конечно, делать то, что умеешь лучше всего — драться и прыгать. КНИГА НЕ ВЫЧИТЫВАЛАСЬ.
Моностих – стихотворение из одной строки – вызывает в сознании не только читателей, но и специалистов два-три давних знаменитых примера и новейший вал эстрадных упражнений. На самом деле, однако, это форма с увлекательной историей, к которой приложили руку выдающиеся авторы разных стран (от Лессинга и Карамзина до Эшбери и Айги), а вместе с тем еще и камень преткновения для теоретиков, один из ключей к извечной проблеме границы между стихом и прозой. Монография Дмитрия Кузьмина – первое в мире фундаментальное исследование, посвященное моностиху.
В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.