Поэзия Крыма - [6]

Миг счастия, сверкнув, проходит безвозвратно,

Закинув в памяти лишь смутный образ сна.

Нет в жизни отдыха… Бесстрастно, недвижимо

Крутые берега над волнами стоят;

А я, покинув их, плыву все мимо, мимо,

К ним молча устремив признательный мой взгляд

Ай-Петри

Дорогой, вьющейся по рубежу стремнин,

Коляску кони мчат привычной, ровной рысью;

Далеко в небесах угрюмый исполин, —

Ай-Петри, – манит взор заоблачною высью.

По сторонам пути на лозах виноград

В приветной зелени кустов кудрявых зреет,

А под горой внизу… там взору нет преград!

Оттуда тихою прохладой с моря веет…

И странный грезится мне сон под стук колес:

Ай-Петри выше все растет перед очами

И чудится – вот, вот, очнется вдруг утес

И, как орел, взмахнет могучими крылами,

Чтоб к солнцу улететь… но, пленник вековой,

Не властен за мечтой умчаться в мир надзвездный,

Сорвавшись, кинется в объятья темной бездны,

В то море синее, что дремлет под горой.

Исар

Меж двух гор, под их навесом,

Как скала, угрюм и стар,

Грозно высится над лесом

Богатырь седой – Исар.

Весь в развалинах, увитый.

Словно лаврами, плющом,

Старец, смертью позабытый,

С гордо поднятым челом.

Он стоит, в немую думу

Погружен, один, в лесу —

И с отрадой внемлет шуму

Струй и брызгов Учан-Су.

В старину бойцы любили

После битвы, в часы пиров.

Слушать повести и были,

Песни вещие певцов.

Лишь раздастся струн бряцанье. —

Уж сдвигаются тесней

Вкруг певца в немом вниманье

Славный сонм богатырей.

И при звуках песнопенья

Брони тяжкие дрожат,

И слезами умиленья

Очи грозные блестят.

Но пиры те миновали,

Спят в сырой земле бойцы,

Отошли и замолчали

Позабытые певцы.

Жизнь иная мир объемлет;

Лишь Исар один в лесу

В полусне с отрадой внемлет

Старым бредням Учан-Су.

И с высот алмазной пылью.

Низвергаясь, водопад

Незнакомой людям былью

Старика баюкать рад.

Кн. Е. Горчакова

* * *

Прости, Артек! Увижу ль я, не знаю,

Когда-нибудь волшебный берег твой,

Твоих лесов тенистые дубравы

И луг зеленый, солнцем залитой,

И моря блеск на берег каменистый,

На горизонт дальнем утлый челн,

Дельфинов резвых бешеную пляску

Среди недвижных, темно синих волн.

Но знаю я, что долго помнить буду,

Как мне жилось счастливо и легко

В том домике. где розы, распускаясь,

С плющом зеленым вьются высоко;

Где кипарисов ряд, как великаны,

Бросают тени длинные кругом,

Где цвет мимозы солнышко ласкает,

Перед закатом розовым лучом,

Где морем я так часто любовалась,

В тени магнолий и душистых лавр,

Где предо мной, как тени воскресали,

Эллады сын и полудикий Тавр…

И там вдали, на мысе Аю-Дага,

Казалось мне, сиял Дианы храм;

Мечом сверкала девственная жрица,

Лился кровь, курился фимиам.

Но храм богини гордой распадался,

На месте том высоко крест сиял,

И из пещер хор стройный неофитов

Мольбы свои к Святому воссылал…

В. Гофман

Море

И ветер веющий стремительно и буйно,

И развевающий, и рвущий волоса.

И моря вольный блеск, ходящий многоструйно —

О, беспредельная, о, мощная краса!

То все в ней яркий блеск, зыбящийся и пирный —

Обломки светлыхъ льдин и горных хрусталей.

То бархат шелестный, спокойный и сапфирный,

То рябь червонная пылающих углей.

То словно старцев рой с лучистой сединою,

Услышавших вдали прибоев голоса,

Плывет встревоженно под зыбкою волною,

И ветер дерзко рвет седые волоса.

То над сапфирностью безбрежной и бездонной —

Вдруг словно рев и спины прыгающих львов.

О, как красива мощь их схватки разъяренной

И белопенность грив и всклоченных голов!

И ветер буйно рад игре своих порывов,

И сердце пьяно, пьяно дикою мечтой.

И море все горит сверканьем переливов

И величавою, и вольной красотой!

Алупка. 1904. Сентябрь

Г. Данилевский

Бахчисарайская ночь

Сакли и утесы

Мглой осенены.

На террасах розы

В сон погружены…

Песня муэдзина

Так грустна, грустна,

Что тоски-кручины

Вся душа полна.

Ханское кладбище

Глухо и темно,

И, как пепелище,

Призраков полно…

Вязов великанов

Сонных ряд стоить…

Тихий плеск фонтанов

От дворцов летит.

И молчать утесы,

И сады молчать…

И одни лишь слезы

В тишине звучать.

Иосафатова долина (Караимское кладбище близ Чуфут-Кале)

В мерцанье зарницы,

В сиянии звезд перекатных,

Белеют гробницы

Под сенью кустов ароматных.

Лиловой сиренью

Косами плакучей ракиты

И лунною тенью

Одеты гранитные плиты.

Ни крика, ни шума…

Спят крепко в могилах евреи,

Спит сердце и дума,

И спят между камнями змеи.

Но вот улетает

Далеко тревожная память,

Тоска поднимает

На сердце и бурю и замять…

Из света зарницы

Выходить восток предо мною.

Палаты столицы

Кипят беззаботной толпою…

Я вспомнил невольно

Любовь, красоту и искусства.

И страшно мне было

За бедные смертные чувства.

В. Дмитриев

В горах

Чабан не спит; он караулить стадо.

Ему подвластна вся нагорная страна,

Ему ни почестей, ни золота не надо —

С одной природою душа его дружна.

Он царь овец; на свете нет вернее стражи

Могучих псов его: ничтожный взмах руки —

И дерзкого врага костей не станет даже;

Их раздробят в куски блестящие клыки.

Поднявшись из долин на гордые вершины,

По целым месяцам чабан один живет;

У ног его леса; чудесные картины

Он видит, лишь в горах огонь зари блеснет:

Внизу, как сладкий сон, лазоревое море,

Над берегом платан и темный кипарис,

Вверху орлы, застыв, висят в немом просторе;

Над зеленью долин седой обрыв повис.

С веселым грохотом со скал бегут потоки…

Прекрасный, дивный мир открыть со всех сторон;