Поездка Вилнита на восток - [8]

— Ты сперва отломи у нее руку или ногу, а потом дай мне починить.

Но девочка его не поняла. Спрятала обе куклы в щель между подушкой и стенкой и стала ждать, что теперь предпримет этот чужой мальчишка.

Что он мог еще предпринять? Пришла мать девочки с бутылкой воды и окинула гостя долгим взглядом. Она обратила на него внимание, когда он еще сидел по другую сторону прохода. Она сама напоила девочку, потому что та еще не могла удержать в руках бутылку. Тут Вилнит почувствовал, что и ему очень хочется пить. Взял со столика бутылку и сделал несколько основательных глотков. Женщина улыбнулась, обменялась несколькими непонятными словами с соседкой и села рядом с нею, уступив свое место мальчику. Вилнит вообще не придавал большого значения женским разговорам и поэтому не особенно прислушивался к их беседе.

Девочка вынула из волос заколку и затренькала ею по стоящей на столике бутылке. Вилнит подсобил ей своей узорчатой палочкой. Через минуту они уже хорошо сыгрались: в то время как девочка делала один удар, Вилнит делал два, и ритм был такой, что лучше и желать нечего. Оставалось только соразмерить силу ударов. Это было уже потруднее. Но они довольно скоро нашли общий язык. Правда, он состоял всего из трех или четырех звуков — а, э, и, у, — но в сочетании с соответствующим движением рук, губ или лба вполне помогал понять друг друга.

Однако музыка довольно быстро надоела. Девочка сложила пальцы обеих рук в красивую завитушку. Подумаешь, какое дело! Вилнит умел переплетать пальцы так, что вместо десяти оказывалось девять, и приходилось искать, куда девался десятый. Девочка не могла зажмурить один глаз так, чтобы другой оставался открытым, а Вилнит в этом искусстве был настоящий виртуоз. Кроме того, он умел так морщить лоб, что шевелились волосы на голове. Зато девочка могла довольно прилично свистеть, перекосив рот, а Вилниту это вовсе не удавалось.

Было далеко за полдень, когда Вилнит вдруг встал и, ступая через вытянутые ноги дремлющих пассажиров, направился к выходу. Но у нужных дверей уже стояли двое мужчин с полотенцами и мылом в руках. Один из них попытался загородить коленом Вилниту дорогу, но другой пропустил его вперед, как только отворилась дверь. Это был на редкость симпатичный, загорелый до черноты военный. Все лицо его обросло темной щетиной, зато зубы были белые и он все время улыбался. Военный помог мальчику вымыть руки и лицо, утер своим полотенцем, и Вилнит прошел с гордо поднятой головой мимо того, кто загораживал ему дорогу. Что ему до таких невеж, когда всюду много добрых людей и они сразу приходят на помощь.

Проходя через вагон, Вилнит еще больше проникся уверенностью, что все будет хорошо. Мальчик уже чувствовал, что помогают ему потому, что он мал и слаб и в этой слабости кроется сила, благодаря которой ему не надо бояться незнакомых людей. В конце концов, кто мог его обидеть?

Возможно, бабушка и дед усмотрели бы в том, как он задрал голову и выпятил грудь, известные признаки бахвальства… Рядом с девочкой теперь сидела мать, и для Вилнита не осталось места. Нет — и не надо! Вилнит пошел дальше. В третьем купе ехали одни военные. Поставив на пол чемодан, четверо играли в домино, двое дремали, а один обтирал газетой коробку консервов. Одно место было свободно, и Вилнит направился туда. Когда он перелез через чемодан, игроки подняли головы, переглянулись и, пожав плечами, продолжали игру. «Играйте, пожалуйста, только не загораживайте чемоданами дорогу», — подумал Вилнит.

Когда он сел, военный, обтиравший консервную банку, покосился на него, но тоже ничего не сказал. Вилнит заинтересовался нарисованной на коробке рыбой. И сосед, проведя пальцем по золотой надписи, прочел: «Белуга».

— Белуга, — повторил Вилнит и кивнул. Он был вполне согласен с военным. Что же еще могло там быть, если не белуга?

В проходе появился обросший щетиной военный с полотенцем и мылом. Волосы у него были мокрые, а зубы стали еще белее.

— Теперь, брат, все, — кивнул ему владелец белуги. — Твое место занял пассажир из мягкого вагона.

— Ничего, — сказал тот, — мы с ним уже знакомы: вместе приводили себя в порядок. — Убрав полотенце и мыло, он взял Вилнита под мышки, приподнял и, усевшись на свое место, посадил мальчика на колени. — Так ничего будет?

Вилнит сообразил, о чем его спрашивают, и ответил «да». Это слово он вчера слышал бесчисленное множество раз.

Сосед его как раз вскрывал перочинным ножом коробку. Тут было на что посмотреть. Острое лезвие легко резало белую жесть. Почти так же легко, как каравай белого хлеба, от которого оно откроило девять ломтей. Соблазнительные куски сочной рыбы ложились на продолговатые ломти, и Вилнит еле удержался, чтобы не протянуть руку, но он знал, что так делать не годится. Раздатчик брал ломоть хлеба, клал на него кусочек рыбы, кивал кому-нибудь из сидящих, называл его по имени и выстраивал на столике приготовленные ломти в два ряда.

Однако он рассчитал не совсем точно — на ломоть Вилнита белуги пришлось маловато. Игроки бросили домино. Кисловатый аромат томатного соуса разбудил даже дремавших, и теперь все принялись оживленно обсуждать, как выйти из положения. Самым догадливым оказался раздатчик: махнув рукой, он снял с каждого ломтя по кусочку белой рыбы и переложил на ломоть Вилнита. В конце концов Вилниту досталось даже больше, чем остальным. Рыба оказалась очень вкусной.