Поездка в Новгород-Северский - [5]

Медленно пришел в себя… Все спали, кто-то на верхней полке звучно храпел. Стучали колеса, было душно. Затекла нога, ломило все тело, а в горле застрял сладковатый комок. Соседка спала, прислонившись к своему Федору, который тихонько посапывал во сне… Вдруг я почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Раскрыл пошире тяжелые, набрякшие веки: на меня смотрел старик с пушистой бородкой, смотрел участливо, с некой жалостью.

— Что, сон плохой, наверно, снился? — сказал он. — Кому-то ты все кричал: «Опомнитесь».

— Кричал… — вяло буркнул я. И, приподнимаясь, чтобы пойти прополоскать горло, невольно добавил: — Людям кричал.

— Людям? — переспросил старик. — Хм. Гордости в тебе слишком много, сынок. Да-а…

Я опустился на лавку, потер тяжелый затылок. Слова старика задели меня; никому не приятно, когда словом, как иглой, достают до самой глубины души.

— Почему вы так… определили? — хмуро спросил я.

— Определил… Нельзя, милый, всех сразу просить-призывать. Каждый тогда думает, что не ему говорят, да-а… Слова задушевные, они ведь тихие. А гордыня, вот она-то и кричит, и гремит… «Постучите тихо, и отворят вам», — сказано, да-а…

Старик умолк, взгляд его потух. Я хотел возразить ему, хотел сказать, что сейчас стали плохо слышать других, но говорить не хотелось, я снова почувствовал свое пересохшее горло, встал и пошел через весь вагон. В зеркало увидел, что лоб мой был красный, надавил, наверно, когда спал, уткнувшись в сложенные на столике руки.

Когда вернулся, старик уже дремал, прислонившись затылком к перегородке. Я пробрался к своему месту, сел и взглянул в окно. Катилась, поворачивалась за окном большая темная земля; уже расходились с неба звезды, и горизонт над дальним лесом стал светлеть…

Рано утром приехали в Новгород-Северский. С волнением я вышел из вагона, ступил на землю этого древнего города. Касса еще была закрыта, и я некоторое время бродил по перрону. А все здесь было так буднично, так по-вокзальному однообразно, что мой запал даже стал потихоньку гаснуть. За площадью начинались дома, обычные, пятиэтажные, вдали виднелись какие-то заводские трубы, к которым уходили зеленые улицы… Утро было чистым, свежим, и после того, как я купил здесь билеты в Москву в предварительной кассе, удивляясь, что даже очереди нет, в отличие от нашей станции, где кассу берут чуть ли не штурмом, я позавтракал в пустом и чистом утреннем кафе, а затем сел в троллейбус и поехал в центр города. Московский поезд, которым я должен был вернуться в свой райцентр, отходил в два часа дня, — время у меня было…

Что мы ищем, зачем нас притягивают старые камни? Какой ответ мы находим в прошлом? — об этом думал я, сидя у большого окна троллейбуса. Все повторяется, и все кажется внове, но ведь, наверно, есть какой-то скрытый смысл в нашей жизни, смысл, непонятный нам, как непонятны деревья, птицы…

Троллейбус, мягко шурша шинами, то набирал скорость, легко мчал по широкой, свободной от машин дороге, то с натугой взбирался куда-то все вверх и вверх узкой брусчатой улочкой, однако ничего старинного я пока не видел, как будто здесь и не было никакого прошлого. Но я все ехал куда-то, смотрел в окно, надеясь заметить, найти крепостную стену, которая, как мне сказал сосед в деревне, должна быть здесь, сохранилась еще с тех времен. Я ее представил себе сразу же, как он мне сказал о ней; на возвышенности стоит и ныне еще прочная стена, заросшая лопухами, крапивой и кустарником, торец ее обвалился, массивные кирпичи, покрытые местами мхом, лежат рядом, в траве, храня на своей поверхности следы веков… Правда, мне сказал он об этой стене как-то неуверенно, не сразу, а под напором моих вопросов, потому что я не мог согласиться с тем, что здесь ничего не осталось с той поры…

Из троллейбуса я вышел, как мне сказали, в центре, у базара. И первое, что увидел, был магазин, современный стеклянный универмаг в два этажа, а на нем красовалось название: «Ярославна». Что это? При чем здесь универмаг и… Я стоял как оглушенный, мимо двигались люди, по дороге проезжали машины, а я ни на что не обращал внимания, смотрел только на эту аршинными буквами надпись на универмаге, и мне даже показалось вдруг, что что-то нехорошее произошло с нами за эти годы, за эти века, может, чувство прекрасного притупилось большими страшными войнами, миллионами смертей и той жестокостью, которую видели глаза поколений за это время, может, все увеличивающаяся скорость суеты нашей достигла того предела, когда прошлое уже не успевает с нами, ему уже не достучаться до нас, чтобы напомнить о себе, а может быть, даже и предупредить о чем-то. Иначе как понять это пренебрежение людьми, которые жили, которые страдали…

«Ярославна рано плачет в Путивле на забрале…»

А потом я подумал: «А почему в Путивле, не в Новгород-Северском?..» И вспомнил, что в Путивле еще деда Игоря княжий двор был. Может, провожала дружину и князя своего или потом приехала, чтобы раньше встретить, кто знает…

Лишь у базара я увидел старинные торговые постройки. Подошел, прочитал охранную доску. Нет, пусть этим прочным торговым рядам двести, даже триста лет, — я искал другое. И тогда я решил спросить у кого-либо… Люди проходили мимо, кто с базара, кто еще только на базар, спешили, толпились на остановке троллейбуса, а я никак не мог решиться, искал среди прохожих самого знающего, самого интересного собеседника. Мне казалось, что здесь каждый еще с детства знает все о походе князя Игоря и о том, что сохранилось, стало достопримечательностью города. И, разглядывая людей, я подумал, что, наверно, так же ходили на базар, так же торговали, заботились о доме и люди двенадцатого века… Прошлое помогает нам жить, не отчаиваться, думал я; в прошлом — та основа, на которой держится наша вера в себя, в свои дела под этим холодным небом, потому что у людей, которые были раньше, всякое в жизни бывало, даже потруднее нашего, — но ведь жили они и нам передали свои знания, всю эту когда-то дикую землю, распаханную ими… Тут я почувствовал, что обманываю себя. Уже давно пора было спросить у кого-либо об этой стене, но мне очень не хотелось быть в центре внимания — в таких случаях я быстро тушуюсь, — а если я остановлю кого-либо своим вопросом, то, как мне казалось, словоохотливые южане начнут наперебой рассказывать мне о том, что когда-то было в их городе.