Поездка в Новгород-Северский - [22]

Когда они вышли из приемной, Наливайко оживленно сказал:

— Ну, теперь не грех и пообедать. Замучили мы вас за этот день.

— Ничего, — снисходительно усмехнулся Матвей Кузьмич, вспомнив, как выглядел Наливайко в кабинете директора.

— Тут уж Захар Макарыч прав, — поддержал Трофимов товарища. — Все говорим о богатом крае, о гостеприимстве, а сами вас голодом морим. Бог весть что и подумаете о нас.

— Да еще в Москве расскажете, — подхватил Наливайко.

Матвей Кузьмич шел между ними и только успевал поворачиваться то к одному, то к другому.

Банкетный зал, куда привели Матвея Кузьмича, был большим, но уютным. Все радовало глаз, располагало к отдыху. Было тихо, лишь из магнитофона в углу лилась легкая музыка, которая успокаивала, расслабляла. На весь зал вытянулся общий длинный стол с двумя десятками резных деревянных стульев, ровно приставленных к белой, низко свисающей по обе стороны стола, накрахмаленной скатерти. Неслышно ступая по мягкой дорожке вслед за Наливайко, который деловито устремился куда-то в угол, Матвей Кузьмич оглядывался по сторонам. Большие настенные аквариумы, где, как на объемном экране, зеленел причудливый подводный мир с диковинными рыбами, красивые тонкие океанские раковины, причудливые кораллы на легких полках украшали стены. И эти головастые рыбы с удивленными глазами, и розовые, жемчужно-белые раковины, собранные в разных концах света, напомнили о далеких книжных островах, о какой-то необыкновенной жизни, которая, может быть, где-то есть…

В углу был отдельный столик на шесть человек. Приборы стояли уже, возле каждого справа и слева лежали несколько ножей и вилок. Тотчас появилась миловидная девушка в голубом форменном платье, которая так хорошо и просто улыбнулась им, что и Матвей Кузьмич улыбнулся невольно ей в ответ. И ему стало легко и спокойно.

Что-то начали есть, о чем-то говорили; Наливайко здесь был на коне, сыпал шутками. На столе сверкал лед, хрусталь, подавались необычные яства, и нельзя было отказаться отведать то ли морских гребешков, то ли жюльен из трепангов, фирменное блюдо, как сказала официантка, его вы нигде не попробуете, только у нас, и так далее. А Трофимов, улыбаясь в бороду, рассказывал о своей жизни в Москве, когда он был студентом, жил на улице 9-я рота («Вы знаете, где это, Матвей Кузьмич?» — «Да, конечно», — отвечал Матвей Кузьмич, хотя этой улицы совершенно не знал, но он понимал, что никого это не интересует сейчас), и о своих казусах той поры; ему в тон что-то рассказал Наливайко, и Матвей Кузьмич тоже вспомнил кое-что из своей студенческой жизни, то, что уже давно забыл, но тут вот взялось вдруг да и вспомнилось, и всем было хорошо, все словно в молодость вернулись.

— Ого, — сказал раскрасневшийся, возвышающийся над всем этим столом Наливайко, — мы еще хоть куда, жены, дети для нас не коновязь! У вас сколько детей, Матвей Кузьмич?

— Да я, знаете, — отрезвев, замялся Матвей Кузьмич, — не женат, в общем. Был, но не получилось…

— Так мы вас тут женим! — как-то неестественно громко хохотнул Наливайко, дернувшись всем телом, отчего звякнула ложечка в стакане. — Не понравится, домой один поедете, у нас же портовый город!

Матвей Кузьмич почувствовал, что это плохой разговор, и ему стало нехорошо за себя здесь. Если ранее он чувствовал себя на какой-то вершине, — он был в центре внимания, во главе стола: слева Трофимов, справа Наливайко, все в первую очередь было для него, и он был доволен собой, — то сейчас ему стало тоскливо.

Эту перемену тотчас заметил чуткий Трофимов и повел рассказ, постепенно увлекая им всех, в том числе и Матвея Кузьмича, о море, о тех портах и странах, где он был. А потом, не закончив, оборвав себя на полуслове, предложил встать и посмотреть город, проехать на машине. Матвей Кузьмич торопливо полез в карман, достал бумажник, чтобы расплатиться, внести свою лепту. Но Наливайко искренне удивился:

— Как можно, Матвей Кузьмич?

— Мы расплатимся, — подхватил с другой стороны Трофимов, — вы наш гость. Вот когда будем в Москве, тогда уж вы нас угостите, так?

— Конечно, обязательно, — сказал Матвей Кузьмич.

На том и порешили.

Когда поехали по городу, ему снова объясняли, рассказывали, все делалось только для него, и ему снова приятно было это осознавать. К концу дня подъехали к гостинице.

— Вам, наверно, надо отдохнуть, — сказал Трофимов, когда перед гостиницей, на маленьком пятачке перед ее входом, они все вышли из машины. — А завтра с утра мы предлагаем вам проехать в Находку, побываете на нашем передовом траулере, непосредственно познакомитесь с одним из наших коллективов. А дорогой увидите немного наш край. Не возражаете?

Матвей Кузьмич не возражал.

Попрощавшись, они уехали, а он поднялся в свой номер. Медленно переоделся и сел на диван. Усталость словно сковала его, двигаться не хотелось, но и спать, когда еще светло, он не привык. И вот теперь, когда он остался один, в этой тихой комнате, он снова почувствовал себя самим собой, без всякого сознания того, что он из министерства, вне его должности, вне времени и места, — Москва здесь иль Владивосток, сейчас это абсолютно не ощущалось, не имело никакого значения: был вечер и эта комната, сузившая мир и этим помогавшая ему сосредоточиться, думать. Но спокойствие не приходило к нему, чем больше, глубже он чувствовал себя, тем острее понимал, как за этот день что-то, что ему не нравилось, словно пристало к нему.