Поездка в Египет - [56]

Но за поворотом — полоса пустыни, прегражденная стеной скал, под ногами мелкий сыпучий песок, а над головой другая пустыня, безоблачное ослепляющее небо…

Нынче прогулка обнимает следующие памятники: храм Гурнэ (опять таки по произношению Арабов; в путеводителях стоит Курнэ), гробницы фараонов в скалах Баб-эль-Мелюкской долины, храм Деир-эль-Бахре и Колоссы.

Гурнэ, самый северный из фиванских храмов, построен, как гласит надпись, «на миллионы лет» Рамзесом II. Храм уже частью рушился, не дождавшись истечения этого долгого срока: от отдаленных пилонов с пропилонами остались лишь два холма щебня; стены самого здания уцелели не все; потолки обвалились, их громадные брусья во всевозможных положениях — ребром, наклонно и торчмя усеяли пол, так что внутренность храма представляет какое-то каменное море в непогоду. На стенах и столпах разные цари беседуют с богами: у последних в руках атрибуты божеского самодержавия, что-то в роде ключа — знак жизни, какая-то катушка — знак постоянства, и скипетр знак власти, — иногда сверх того бич. Головы по большей части выдолблены ^{16}.

Имя Баб, или Бибан-эль-Мелюк (бибан множественное от ба, — ворота) принадлежит извивающейся между каменных кряжей узкой долине, которая верстах в трех от своего устья разветвляется на два отрога; каждый заканчивается глубокою котловиной, и тут-то в почти неприступных скатах высечено 25 могильных пещер. они пронумерованы известным египтологом, Гарднером Уилькинсоном ^{17}.

Долину было бы правильнее назвать ущельем: основания утесистых гор сходятся так близко, что в иных местах двоим нельзя проехать в ряд, и кроме неба да камня ничего не видно — даже песку нет; тропинка, пролегающая змейкой на дне, угадывается по сглаженным осколкам. Караван наш растянулся далеко, и вследствие бесчисленных изгибов теснины, ни спереди, ни сзади не видать товарищей; едешь один, палимый зноем и мучимый жаждой; беспощадный полуденный свет только усугубляет уныние, навеваемое суровою природой; среди накаленных уступов и осыпей скал воздух не шелохнется, и гробовую тишину будит только негромкий топот ослиных копытец, да своеобразные понукания погонщиков.

Впрочем я не совсем одинок: по узкому кремнистому пути бок-о-бок со мною мчится девочка-водоноска поразительной красоты. Наряд её тот же, что и на других увязавшихся за путешественниками детях: рубаха, достающая до средины икр, темная юбка, накинутая сзади на голову и так хитро прихваченная, что не скрывает ни ушей, ни шеи; вместо серег медные кольца унизанные большими бусами и ожерелье из маисовых зерен. Зато лицом и станом девочка отличается от подруг, как десятилетняя богиня от обыкновенных чумичек. Курчавые волосы — черные, с синим отливом — выбиваясь из-под головного убора, обрамляют женственное, покрытое нежным загаром лицо; маленький точеный нос, с тонкими, вздрагивающими ноздрями, правильный рот, грустная улыбка которого показывает белые плотоядные зубки, и в особенности большие задумчивые глаза, такие же как у вчерашней сказочной красавицы, могут свести с ума любого поэта или художника. Восток изобилует огромными черными глазами, но, хотя мы и приучены с малолетства находить их без разбора прекрасными, в них обыкновенно нет не блеска, ни выражения; эти же, напротив, как будто живут своею жизнью, как будто дышат, глядя то печально, то беззаботно, то страстно, то равнодушно из-под ровных, немного сдвинутых бровей. Ресницы— охрана от пыли и солнечного сияния — до того густы что края нижней и верхней век точно обведены резкою чертой с тем же синим отливом как волоса. Подобную черту иногда можно заметить и у европейских дам, прибегающих впрочем к помощи кисточки и особых, неизвестных мужчинам, косметиков.

Девочка с легкостью и устойчивостью дикой козы ступает босыми, статными ножками по острым камням и ни на шаг не отстает от моего осла; кисть руки красиво легла на село (при виде этих худеньких пальцев с крашенными ногтями мне вспоминается Черкешенка на Константине), другая рука поддерживает на плече холодильный кувшин. Я часто останавливаюсь и жадными глотками пью студеную воз, у, а ребенок, прошептав арабское пожелание, следит за мною загадочным взглядом. После всякой остановки я рассчитываюсь. Водоноска берет деньги без улыбки, не как подарок, а как заработанную плату и. поцеловав их, прячет за щеку. Я нарочно плачу не медью, а маленькими серебряными монетками, чтобы Геба не уродовала себе лица.

Она понимает все, что ей говорят по-английски, но сама говорить мало; однако я узнаю, что ее зовут Фатьмой, что у ней нет ни отца, ни матери, что она меня любит, — и быть может обращаюсь к кувшину чаще, чем того требует моя жажда.

Ущелье пустило от себя отрог вправо, затем прозмеилось еще версты полторы и кончилось, разбившись на несколько исполинских каменных оврагов. В этой-то неправильной котловине находится двадцать одна гробница, (остальные четыре высечены в правом отроге). Входы размещены невысоко над уровнем дола, впрочем снизу их не видать — они скрываются в каменных складках стремнин.

Гробницы, устроенные приблизительно по одному образцу, состоять из широкого коридора круто спускающегося в недра земли и нескольких расположенных вдоль него покоев; нижний лежит иногда на глубине 180 футов (считая по отвесу). В коридорах — лестницы; пол комнат горизонтальный. Стены комнат и спусков покрыты живописными (редко врезными) рисунками; из них многие не окончены, а иные едва намечены: объясняется это тем, что усыпальницы, — как мастабы, так и пещеры — готовились только при жизни своих будущих постояльцев, с их же смертью работы сразу прекращались.