Поезд - [26]

Внезапно мне пришло на ум, что уже целые сутки я ни разу не вспомнил о запасных очках, которые, может, валяются сейчас где-то на лугу или в соломе на полу вагона.

Порою по телу у нее пробегала дрожь, а лоб морщился, словно ей снился дурной сон или было больно.

Наконец я уснул. Проснулся я, вопреки обыкновению, не сам: меня разбудил звук шагов. Кто-то шел неподалеку; это был мужчина с трубкой, которого я прозвал привратником. До меня долетал запах его табака совершенно неожиданный в деревне на рассвете.

Как и я, он был ранняя пташка и нелюдим, несмотря на жену и детей, встречи с которыми требовал с преувеличенным раздражением. Он шел той же походкой, какой я ходил утром по саду; наши взгляды встретились.

Он был в благодушном настроении. Покатые плечи и кривой нос делали его похожим на доброго гнома из детской книжки с картинками.

Внезапно проснулась Анна.

— Уже пора?

— Не думаю. Солнце еще не встало.

Над землей поднимался легкий туман, вдалеке мычали в хлеву коровы, сквозь щели хлева виднелся свет. Должно быть, шла дойка.

Накануне за кирпичным зданием полустанка мы приметили кран и теперь отправились умываться. Вокруг никого не было.

— Подержи одеяло.

В мгновение ока Анна разделась и стала брызгать на себя ледяной водой.

— Ты не сбегаешь за моим мылом? Оно в соломе, за твоим чемоданом.

Вытершись и одевшись, она скомандовала:

— Теперь ты!

— Люди уже просыпаются, — неуверенно возразил я.

— Ну и что? Даже если тебя увидят голым, что из этого?

Я последовал ее примеру, губы у меня посинели, и она растерла мне спину и грудь салфеткой.

Вернулась желтая машина и привезла ту же медсестру и тех же скаутов, похожих на перезрелых детей или недозревших взрослых. Они опять раздали нам кофе, хлеб с маслом, а детям — рожки.

Не знаю, что происходило в поезде этой ночью и верен ли слух, что одна женщина родила. Я ничего не слышал и поэтому удивился.

С нами обращались, точно со школьниками на каникулах; медсестра, которой не было и сорока, командовала нами, словно первоклассниками.

— Боже милостивый, до чего тут ногами попахивает! В лагере первым делом помоетесь, дети мои. А ты, дедуля, один выпил целую бутылку?

На глаза ей попалась Жюли.

— Эй, толстуха, чего ты там дожидаешься и не встаешь? Хочешь понежиться в постельке? Поезд сейчас тронется. Через час будете в ЛаРошели.

Здесь море было наконец совсем близко; в порту, примыкавшему к вокзалу, с одной стороны стояли пароходы, с другой — рыболовные суда, их паруса и сети сохли на солнце.

Пейзаж сразу же захватил меня, въелся мне в кожу. Быть может, на путях стояло множество составов, но меня они не занимали, я их просто не видел. Тем менее занимали меня различные начальники, которые расхаживали взад-вперед, отдавая распоряжения, а также девушки в белом, военные и скауты.

Старикам помогли сойти, и священник пересчитал их, словно боясь забыть или потерять кого-нибудь.

— Всем в лагерь, напротив вокзала.

Я подхватил свой кофр и чемодан, который Анна все время пыталась отнять у меня, но я позволил ей нести лишь одно одеяло да бутылки, которые могли еще пригодиться.

Вооруженные солдаты глазели, как мы шли, оборачивались на мою спутницу, шедшую рядом с потерянным и немного испуганным видом.

Причину этого я понял чуть позже. Скауты направляли нас в сторону бараков из свежераспиленных пихт, построенных в парке, в двух шагах от доков. В небольшом бараке, размером чуть больше газетного киоска, размещалось справочное бюро, и мы образовали очередь перед его открытой дверью.

Нашу группу раздробили, смешав ее с бельгийцами, которых было больше, чем нас; что нам делать дальше, мы не знали.

Издали мы наблюдали за тем, как сажают стариков в автобусы. От вокзала отъехали и две машины "скорой помощи". Вдалеке виднелись башни города; приходили беженцы, уже обосновавшиеся в лагере, и с любопытством нас разглядывали. Многие из них были фламандцами, они с радостью обнаруживали среди нас своих соотечественников.

Один, говоривший по-французски, спросил меня с сильным акцентом:

— Ты откуда?

— Из Фюме.

— Тогда ты не должен был сюда приходить, верно? Это бельгийский лагерь.

Мы с Анной обменялись тревожными взглядами и продолжали под ярким солнцем ожидать своей очереди.

— Приготовьте удостоверения личности.

У меня удостоверения не было: в то время во Франции они были не обязательны. Паспорта я тоже не имел, поскольку никогда за границу не ездил.

Одни, выходившие из бюро, направлялись к баракам, других просили подождать на улице — чего подождать, не знаю, скорее всего, транспорта, который отвезет их в другое место.

Подойдя к дверям, я услышал обрывки разговора.

— Кто ты по специальности, Питере?

— Слесарь-сборщик, но, когда началась война…

— Работать хочешь?

— Я, знаешь ли, не лодырь.

— Жена, дети есть?

— Жена со мной — вон, в зеленом платье, с тремя детишками.

— С завтрашнего дня можешь устроиться на завод в Этре, получать будешь наравне с французами. Подожди на улице. Вас отвезут в Этре и там найдут жилье.

— В самом деле?

— Следующий!

Следующим был старик Жюль, который хоть и пришел одним из последних, но как-то умудрился втиснуться в очередь.

— Удостоверение?