Поезд пришел на Тумнин - [3]

Я уже успел заметить ту уважительность, какой орочи обращались друг к другу. И все же мне показалось странным, что пожилой человек называет юношу по имени и отчеству.

— Вы из Уськи-Орочской? — спросила Наташа Василия Терентьевича. — Скажите, какая школа у вас, семилетняя или средняя?

— Семилетняя.

— Национальная?

— Нет, по-русски преподают.

— Я же вам говорил, Наташа, что семилетняя, — вмешался Костя, оборачиваясь от окна.

Вершины высоких сопок за окном стояли в белом утреннем тумане, который медленно сползал по отвесным склонам вниз к Тумнину и постепенно рассеивался. Можно было предполагать, что день выдастся жаркий.

Слушая разговор Наташи и Василия Терентьевича, я уже догадывался, что Николай Павлович, видимо, и есть тот самый учитель, о котором меня просили, если будет возможность, написать корреспонденцию в газету. Я решил отложить все другие дела и вместе с орочами сойти в Уське.

— Вы не поможете мне разыскать учителя Сидорова? — обратился я к Василию Терентьевичу.

— Николая Павловича? Разыскивать много не нужно. Разыщем сразу. А вы к нам? Надолго?

Увидев у меня свежий номер журнала «Новый мир», он поинтересовался, помещено ли в нем продолжение «Повести о детстве» Гладкова, и очень обрадовался, когда узнал, что продолжение есть.

— Можно будет на денек одолжить журнал?

Мне было непривычно называть юношу по имени и отчеству. Но, как я впоследствии узнал, такой обычай твердо установился среди орочей давно — лет семнадцать назад, и я его не нарушил.

— Наверно, у вас трудно достать журналы? — поинтересовалась Наташа.

— Трудно. В прошлом году я подписался. А в этом не дали. Говорят, нет лимита. Вообще, литературы к нам пока присылают мало. Невозможно следить за новинками.

Она быстро поднялась, ушла к себе в купе и вернулась с двумя толстыми книгами.

— Возьмите, пожалуйста, я уже прочла.

— Ну, зачем это! Как же я их верну вам? — смутился Василий Терентьевич.

— Может быть, встретимся! — сказала она серьезно. — Мне очень хочется побывать у вас, в Уське.

— Приезжайте, будем рады!

Наступило недолгое молчание.

— Это мой папа, — прервал молчание Василий Терентьевич, кивком головы указывая на пожилого рыбака с сазаном. — Недавно он вез щуку, килограммов на семь. Какой-то пассажир пристал: продайте да продайте. Конечно, денег папа не взял бы. Но заметил у пассажира на полке стопку книг. Зная мою страсть к чтению, он предложил сменять рыбу на книги. И знаете, тот охотно согласился. Отдал пять книг. Правда, среди них учебник английского языка попался, но и он годится. Книги по рукам пошли. Все их читают.

При этих словах папаша Василия Терентьевича хитровато улыбнулся.

— Большая польза, а? — сказал он. — А поймать щуку не трудно, однако.

Кряхтя, слез с верхней полки импровизатор, невысокого роста пожилой человек с лицом скуластым и с припухлыми красноватыми веками. Достав из глубокого кармана стеганной на вате куртки длинную, оправленную в трех местах медью трубку, он не спеша набил ее табаком, прикусил черенок, изъеденный зубами, пососал, а когда закурил, то не выпускал дым изо рта, а глотал его.

Василий Терентьевич и его отец носили фамилию Бисянка. Фамилия старого импровизатора, Тимофея Ивановича, была Тиктамунка.

Жестом руки он попросил уступить ему место у окна, и когда Бисянка-отец отодвинулся, Тимофей Иванович сел, подобрав под себя ноги, обутые в легкие ичиги. Подперев кулаками подбородок, он устремил в одну точку подслеповатые стариковские глаза и долго сидел так, занятый своими думами.

Промелькнул бревенчатый домик с башенкой — полустанок. Запели скрипуче тормоза, сдерживая поезд на крутом спуске. Петлей изогнулась река и ушла ненадолго в таежные заросли, потом вновь с шумом вырвалась оттуда, заструилась ровной серебряной лентой у самой насыпи.

Всходило солнце. Утренние тени отодвинулись к сопкам и стали взбираться на зеленые покатые склоны. Воздух наполнился криком птиц. Плавно описывая круги, парили высоко в воздухе орлы, высматривая добычу.

Тимофей Иванович заправил трубку новой порцией табаку и, раскурив ее, произнес:

— Однако Уська!

Он медленно, будто нехотя, выпростал из-под себя ноги, поднялся и стал доставать с верхней полки свои вещи. Достав мешок и весла, направился в тамбур. За ним, взвалив на плечо сазана, последовал Бисянка-отец. Василий Терентьевич задержался немного, пока Наташа записывала в книжечку его адрес, и, прощаясь с девушкой, еще раз пригласил ее в гости на Тумнин.

Поезд, обогнув каменный выступ и оставив слева от себя реку, сбавил ход и медленно въехал в долину, на дне которой, под нависшими сопками, теснились постройки.

Это была Уська-Орочская.

На берегу Тумнина

Возле сада, где растут ирисы, дикая яблоня, малина, жимолость, стоит плотный человек среднего роста без шапки и кормит мелкой рыбешкой ручного коршуна. Хищник, впиваясь острыми когтями в серебристую спинку хариуса, рвет изогнутым клювом его на куски и с жадностью проглатывает. Черный щенок заливается лаем на коршуна, но коршун только поглядывает одним глазом на собачонку и продолжает есть.

— Ну полно же, Амба, полно тебе! — Человек кидает рыбешку и щенку. — Жадный ты!