Поезд-беглец - [7]

Когда глаза привыкли к почти полной тьме, я увидел в глубине здания, рядом с огромной застывшей машинной глыбой, голого Мэнни, который мазал себя каким-то дерьмом и обматывал кусками ленты-липучки. Мне показалось на мгновенье, что он свихнулся, и я окликнул: «Эй, Мэнни!..» Голос мой гулко отозвался в стенах дизельной, и Мэнни раздраженно оборвал меня: «Заткнись, кретин! Что ты здесь делаешь?» «Ну, я подумал, может, я пригожусь тебе, приятель…» Он снова презрительно проговорил: «Да что от тебя толку?» Я взорвался: «Да пошел ты… У меня две руки, а у тебя, что ни говори, одна. И потом, я ведь могу не только самого себя тащить, так что… В общем, смотри…» Уже спокойно Мэнни добавил: «Я взял теплые свитера». Он хотел остановить мой порыв, но еще больше подстегнул меня, и я завопил: (если можно завопить почти шепотом): «Вот сукин сын! Посмотрите-ка на этого придурка» Наверное, Мэнни был покорен именно тем, что я не сломался под его напором. Он сказал только: «Ладно. Раздевайся. Обмазывай себя тюленьим жиром и обматывай липучкой…»

Я начал раздеваться и, чем больше снимал с себя одежды, тем сильнее чувствовал дьявольский холод зимней аляскинской ночи. К тому же меня колотила дрожь исчезающего напряжения после поединка с Джексоном, и я лишь бормотал: «Ладно… Ну, держитесь… Ладно…» Когда же первый шлепок вонючего и разбавленного еще каким-то дерьмом жира растекся по моему телу, пронзил меня, я вскрикнул: «О, мамочка! Какая мерзость!» Но, глядя на Мэнни, я все больше входил в ритм его движений: шлепок жира — оборот липучки вокруг тела — шлепок жира… Я только приговаривал: «Черт побери! Черт побери!» Через минуту все было закончено, и я спросил: «Отлично, Мэнни… Что делаем дальше?» — но он опять оборвал меня:

«Заткнись, понял?! Слишком много болтаешь!» — потом взял инструмент и начал колотить по крышке люка в полу дизельной. Смерзшееся железо с трудом поддавалось, но все-таки Мэнни одержал победу, выбил крышку из пазов и сдвинул ее в сторону. Я посмотрел в черную дыру бездны, разверзшейся передо мной: «Надо идти. Стало быть, теперь мы идем туда?» Мэнни коротко резанул: «Я иду», — и спустил ноги в яму: «Подай рюкзак». Я взял рюкзак, протянул его Мэнни, а в ответ услышал только: «Задвинь крышку на место», — после чего Мэнни исчез в дыре. Я понял, что это еще не самое главное испытание, и утешил сам себя: «Ох, не нравится мне все это дерьмо…» Забравшись в яму, я приподнял крышку люка, поставил ее на место и спустился следом за Мэнни. Тот уже шел, разгребая перед собой дерьмо, по канализационному тоннелю, и я услышал голос: «Ну, что же ты? Идем, идем… Догоняй.» В глотке у меня будто ком застрял от этой жуткой вони, и я захрипел: «Иду, Мэнни, иду». Он ободряюще бросил через плечо: «Держись, Бак». В этот момент я оступился и чуть не ушел с головой в эту мерзость. Чтобы придти в себя, не подумав о последствиях, я сделал глубокий вдох и тут же сблевал перед собственным носом. «Да что же здесь так воняет-то, а, приятель? — заорал я. — Черт бы побрал все это!» Мэнни издевательски спросил меня: «А в чем дело, дружок? Тебе разве никогда не приходилось бывать в канализации?» «Знаешь, если б когда-нибудь раньше… — начал я говорить, но осекся: передо мной проплывала парочка гигантских крыс, одна из которых хищным глазом зыркнула в мою сторону, из-за чего я поскользнулся в очередной раз. — Подожди, Мэнни… Я, кажется, опять руками схватил здоровый кусок дерьма». «Не переживай, — сказал Мэнни. — Дерьмо отмывается. — И добавил:

— Дай-ка мне мешочек». Он забрал у меня рюкзак и продолжил путь: «Кстати, если тебе захочется поблевать, то здесь самое место…» Я подумал: «На этот раз твой совет опоздал, Мэнни. Я уже…», — но вслух произнес только: «Мерзость! Какая мерзость!» Отвлекаясь на крыс и стараясь не вляпаться больше в дерьмо, я не заметил, как перед нами выросла железная решетка, перегораживающая тоннель. Я попытался пошатнуть ее, но она не шелохнулась: «Вот дьявол! Такая крепкая! Что будем делать дальше?» Но Мэнни ни капли не был удивлен:

«Ладно, успокойся, Бак. Держи мешок. Держи, держи. Нежненько. Как ребеночка. Как ребеночка…» И приговаривая что-то еще себе под нос, Мэнни достал расширитель, вставил между прутьев решетки и начал крутить ручку-рычаг. Хотя я уже немного притерпелся, с трудом удавалось удерживать себя от глубоких вдохов, и я снова, лишь бы отвлечься, забормотал: «Ну и вонища здесь! Ну и вонища здесь! Ну и вонища…» На этот раз Мэнни услышал мои стоны: «Что? Тебе не нравится этот запах? Так это запах свободы, братишка…» Просвет между прутьями решетки стал достаточно широким, и Мэнни скомандовал:

«Пошли!» Я хотел еще немного передохнуть и позвал его:

«Подожди, дружище! Мэнни… Послушай», — но он уже протиснулся сквозь решетку и попросил меня: «Посвети-ка мне». Я посветил. «И рюкзак дай». Я передал. Мэнни повернулся и зашагал дальше по тоннелю. Я заныл: «Ладно тебе, подожди. Ну, подожди, приятель. Подожди же, в конце концов. Подожди меня…» — и тоже протиснулся сквозь решетку. Через несколько метров я увидел Мэнни около какой-то дыры в стене и поспешил поделиться неожиданными чувствами: «Знаешь, наш Рэнкен, должно быть, в штаны сейчас кладет. А когда до него дойдет, что произошло, он вовсе коньки отбросит. Правда, Мэнни?» Тут я обратил внимание, что Мэнни будто изучает в этой дыре что-то, будто вслушивается во что-то, и еще я не увидел в его руке фонарик, который он только что держал, и спросил: «Мэнни, послушай, а где фонарик?» «Упал», — как-то странно ответил он. «Куда упал?» — не понял я. «Туда, — и Мэнни показал на дыру. — В Американку. Здесь высота метров 90. Или 100. До речки Американки». Я попытался представить себе прыжок с такой высоты в зимнюю речку, и мне стало дурно: «Ну, нет… Дружище, меня никто не предупреждал ни о каких ста метpax. И вообще я боюсь высоты». «Тебя никто не предупреждал, потому что никто и не приглашал сюда. — Мэнни зло посмотрел на меня. — И если тебе хочется вернуться, давай — валяй». «Ну уж нет»… — решил я, а Мэнни сказал: