Поэты пражского «Скита» - [85]

Но и в нашем последнем бессильи

Равных нам авиаторов нет:

Нас уносят бумажные крылья

За орбиты остывших планет.

Прага, 1932 «Скит». I. 1933

«Вода густая у мостовых дуг…»

Вода густая у мостовых дуг,

Или дурманное томленье газа,

Иль дула холодеющего круг

У пристально расширенного глаза.

Не все ли нам равно, в какую дверь

До нас из этой жизни уходили,

И на каком углу нас встретит смерть

Порывистым гудком автомобиля…

Ведь самое простое, может быть.

Упасть с раскинутыми врозь руками.

Увидеть небо в лужах голубых

И лечь щекой на отсыревший камень.

Чем долго ждать и плакать, и стареть,

От неизбежной убегая встречи,

Когда уже давно в календаре

День нашей смерти праздником отмечен.

1932 «Скит». II. 1934

ПОСЛЕДНЯЯ ПРОГУЛКА (Последняя поездка)

На радиаторе стрела

Рвалась, дрожала и блестела.

Машина звонко напрягла

Свое взволнованное тело.

Катилось в дымчатом стекле

Шоссе, стекая под колеса,

И ветер с розовых полей

В лицо откинутое несся.

Сквозь дым сощуренных ресниц

Ломилось солнечное пламя,

И шли столбы, срываясь вниз

Расплавленными проводами.

Взлетали птицы. Пел мотор.

Шли в небе синие лохмотья.

И было просто: столб в упор,

На узком белом повороте.

……………………………

Но взглядом неподвижных глаз

Мы видели, сомкнув ресницы,

Как с радиатора стрела

Вонзилась в небо белой птицей.

Прага, 1932 «Меч». 1934. № 11–12

«В перекличке часов, иссякающих даром…»

З. Г.

В перекличке часов, иссякающих даром,

В беспощадно крутом обороте колес

Оползающей ночи несешь ты подарок —

Тяжесть нового дня и бессмысленность слез.

Изнывает трамвай на тугом повороте.

Прибывает у шлюзов густая вода.

Ты же прячешь лицо в сквозняке подворотен

И одними губами считаешь года.

А на дальних путях — та же грусть семафоров,

Полустанков бессменные ночи без сна, —

Как тогда, как всегда, и по-прежнему скоро

Отцветает кустом придорожным весна.

Ты стоишь за шлагбаумом и машешь рукою

Сквозь пронизанный дрожью предутренний час.

Поднимается боль, и уже ты не скроешь

Паутину морщин у заплаканных глаз.

Ожиданье растет, вырастая в огромный.

Всеобъемлющий шум. И я знаю, ты ждешь,

Что в такое же утро (ты знаешь? ты помнишь?)

Под весенним дождем, сквозь прохладную дрожь,

Ты со мной возвратишься в покинутость комнат

И в бессилии навзничь, как я, упадешь.

8.6.1933 «Скит». II. 1934

«Вошел рассвет нежданно в каждый дом…»

Вошел рассвет нежданно в каждый дом,

Залив глаза бессонные тревогой.

Рождался шум каким-то новым сном

И оседал у тихого порога.

А улицы слабеющая мгла

Давилась долго пьяными слезами,

Горела блеском воспаленных глаз,

Томила голубыми синяками.

И стали новые слова — просты.

Как давние, знакомые потери.

Как путь от скомканных чужих простынь

До блоковской голубоокой Мери.

Шли уличные женщины домой.

Глотая жадно просветленный воздух.

Бессонная их ночь вела с собой,

И им на плечи осыпались звезды.

«Вот только поднести к губам…»

Вот только поднести к губам

Питье последнее земное,

И целый мир другим отдам,

И целый мир уйдет со мною.

Обвеет очертанья рта

Неповторимая усталость,

И вдруг поймут, что я — не та,

Совсем не та, какой казалась.

А день — такой, как день сейчас,

Под солнцем, золотящим окна,

Все так же в предвечерний час

Протянет по небу волокна.

Так в сотый раз нельзя понять

Единственную мне награду:

Оставить здесь стихов тетрадь,

Которых никому не надо…

«Вся моя жизнь»

«Да, я запомню этих тихих дней…»

Да, я запомню этих тихих дней

Никем не перепутанные звенья.

Душистый ветер мягче и нежней

Мои ласкает губы и колени.

Запомню я тоску воловьих глаз

И мерный ход по вспаханному полю.

Когда зеленый предвечерний час

Томится в сладостно-невнятной боли.

Я вечера запомню блеклый цвет

И облака седеющего локон,

И поезда стоглазый силуэт,

Летящий вдаль за чернотою окон.

За то, что в эти дни ты нов и тих,

С таким неповторимо светлым взглядом.

За то, что так легко летит мой стих,

Когда я чувствую, что ты со мною рядом.

«Вся моя жизнь»

В ПАРКЕ

На лицах солнечные капли.

Топорщит ветер платья складки.

Вот дети — розовые цапли —

Кричат призывно на площадке.

Здесь каждый лист кому-то нужен.

Трава расчесана опрятно.

Сквозь петли изумрудных кружев

Всплывают жгучей сини пятна.

По оседающим уступам

Жасмин свои рассыпал звезды.

Влюбленно мне целует губы

Крылатый, восхищенный воздух.

От поцелуя захмелею,

Забуду явь, про птичье пенье:

По желтой пробегу аллее

Нарвать дурманящей сирени.

И по траве, нежнее плюша,

Кружась в бездумной жажде странствий.

Плесну горящей песней душу

В бездонность синего пространства!

Нет, я молчу. Сжимаю руки.

Иду с людьми степенно рядом,

И старый сторож, полный скуки,

Глядит мне вслед унылым взглядом.

«Вся моя жизнь»

«Дни опадают с жарким цветом лип…»

Дни опадают с жарким цветом лип,

И все нежнее синие пустыни.

Под шелест ржи, под легкий птичий скрип

Вдыхаю запах ветра и полыни.

В тишайший этот вечер я тиха,

И мысли ширятся полей и неба тише,

Как будто самого звенящего стиха

Сегодня я мелодию услышу.

Под пенье телеграфных проводов,

— Нежнейшую из самых нежных музык —

Я с человеческих срываю слов

Земные и томительные узы.

И в этот вечер память о тебе

Как тающих шагов невнятный шорох.

Как эта стая белых лебедей

На синих опрокинутых озерах.

«Вся моя жизнь»

НА КАРЛОВОМ МОСТУ

Под небом утренним тебя не встретить…

Жесток и розов солнечный мороз.