Поэты пражского «Скита» - [50]

Морщится лужа, и слякоть

Густо ползет во все стороны…

Что же нам злиться и плакать —

Жили, любили, а все равно

Сгинем; и будет с издевкой

дергаться дикими взмахами

из-за плетня на веревке

мокрая чья-то рубаха…

«Вышгород». 1999. № 6

СЕВЕРИК

За болотиной бор —

На бугре бугор.

В нем (кто бывал?)

Ель да увал.

Ушастою рысью

По чаще прысни,

Векшею цепкой

С ветки на ветку,

По камню —

Мышью —

На самый кряж.

Всех выше

Горюч и сед.

Над ним — сосна

Тысячу лет.

Соколий лёт —

Сто верст размёт

С кряжа.

На ветер

Синий,

В озерью пряжу,

В речную петель

На бурой глине.

Встал от морей

Широковей.

Галочьей рябью,

Чешуйной зябью.

Сверкнул и дунул

Над миром Божьим.

Что струны.

Напружил вожжи.

В лохмотьях туч

Разжал ладони, —

С круч

Под обрывы

Помчались кони

Косматогривы,

Сереброзубы

Подковами —

В озерью звень,

Взбуровили

Осенний день.

Эй, гей, — я жалобы деревень,

Где мужики сидят, что грузди.

ТРОПОЧКА

Проследилась, перевилась.

Звездной пылью пропылилась

На земной коробочке

Человечьей тропочки.

Все мы бродим и не знаем,

Что тропинки проминаем,

Чья в росе слезиночка

У моей тропиночки.

Миленький, а ты не ведал,

Что пройдешь со мною следом

По моей тропиночке,

У моей слезиночки.

«Как на снежном на юру…»

Как на снежном на юру.

На железном на ветру

Встала вьюга на хвосты.

Смяла черные кусты,

Перекрутами дымится.

Кто-то в поле мчится, мчится.

Через ветер, через ночь.

Колокольчику невмочь:

Захлебнулся, закружился,

Оторвался, покатился

По опушке на сумёт,

Там и сгинет, пропадет.

Сразу станет тишина,

Глянет байная весна,

Зацветает сон-трава.

И в лазоревом тумане

На далеком океане

Поднимаются со дна

Золотые острова.

«Вышгород». 1999. № 6

«Вдоль по гребню катится телега…»

Вдоль по гребню катится телега.

Пыль струится из-под колеса,

И уходят с вольного разбега

Вниз поля, овраги да леса.

И плывут широкие просторы.

Льется в них упругих зноев ток;

Льнет ко мне, тихонько с ветром споря,

С легких плеч струящийся платок.

Милый друг, ведь счастье вот такое:

Чуть грустя, любить издалека.

Долгий день в торжественном покое

К вечеру готовит облака.

ОБОРОТЬ

      По-над пашеньем на взгорье — не седые собирались ведуны, —

замолились моховые валуны золотому вечеру над морем.

      Изначальные открылись времена, на пол-неба теремятся терема,

а над морем хмелевые вздроги; заветрели на просторе корабли, за —

червонили седые короли на высоком теремном пороге.

      Расстилаются багряные ковры, закликаются пресветлые пиры.

              И — не месяцы метнули якоря над крыльцом в косые черепи —

              цы — поднимаются, парчою серебрясь, королевичи в жем —

              чужные светлицы.

* * *

Море ль,

горы ль,

небо ль,

колебля,

заворачивают рули, ползут, лезут, тяжелые корабли.

                                            — Горючими смолами протравлено мясо, —

                                           Стучит железо.

                                            Ржут кони.

Громы гремучие, молоньями опоясаны, ладьи гонят, волны треплют. —

Скрип,

скреп,

Хлип

в хлябь

влип. —

                                           Эй, не ослабь —

                                           на перехват

                                           в закат, в закат…

* * *

Разгораются стожары — многозвонные пиры, гремлют кованные чары и роняют янтари. И по бархату струится светловейное вино; свищут огненные птицы в самоцветное окно, ветви яростно качают

                                     взад-вперед, взад-вперед…

расплетают, заплетают ворожейный хоровод. Зазвенели колокольцем зорь венки.

Зорь венки вьются в кольца, кольца — в кольца, колоколятся вьюнки.

Кто уловит, кто поймает переливную кайму?

— Жаро-птицы только знают, да не скажут никому.

Знают только жаро-птицы, никому не говоря, ждут, когда испепелится раскаленная заря. А царевне спится.

                                                                           Снится —

золотою вереницей тонут в море якоря.

* * *

         За болотиной над бором злой единой тур пропорот. Развалились

черева, забагрили дерева. Сукровятся кровотеки, помутнело турье

око. За горою сгинул рыжий, слюнным медом раны лижет.

         И в закате али жухнут, на болоте кочки пухнут, на трясине зобит

выпь, шею старый сыч топорщит — и под мохом долгой корчей

прокатилась перегибь.

                    Разбугрилась. В корень трухлый выворачивает пень.

                    Пылью вызернилась тень. Расскочилась…

         Из-под елки заморгали в чаще колкой крысорылые старухи.

         Серым дымом просквозили; мимо, мимо зарябили. Друг за другом

шмыгом, шмыгом;

                     перепрыгом;

                     кругом, кругом.

          В чаще пряжу заметали, цепят, вяжут, где попало… Пухнет серая

кудель, — потянулась к ели ель.

         Засигали в тине мыши, скачут выше, выше, выше; цепят в нити

когти-ногти; вертлюгами ходят локти, нить за нитью гонят, гонят;

                                        мотылятся веретена, пляшут сонные ужи, за —

                                        плетаются гужи, ткутся пыльные мережи; нет

                                        ни ели, ни березы, нет ни лесу, ни полян…

                     Стал туман…

                                                            Стал туман…

          Все опутал белый лен… Ткется, вьется, льется сон. Серебрится