Поэты пражского «Скита» - [40]

Мой веселый смешной одуванчик,

И опять через поле, холмы и сады

Жизни бегло покатится мячик…

Но порой этот путь, привлекая, пугает.

Я вперед с недоверьем взгляну исподлобья

И печально глазами слежу — провожая

Уносимые ветром последние хлопья…

МОРЕ

— Я уплыву на маленькой лодчонке,

испуганно и строго глядя вдаль,

туда, где по изгибу горизонта

коснулась неба смелая вода.

Я вниз взгляну, вся потускнев от грусти,

не улыбнусь на смех и ласки волн,

увижу дно, и, вздрогнув от предчувствий

и задержавшись, дрогнет вдруг весло.

Когда же день отслужит мой молебен

и первая звезда подаст сигнал из мути,

я выполню свой неповторимый жребий,

но не с победой кончу краткий путь.

Туманы курят поутру на взморьи,

и волны кружева кидают на песок,

старик какой-то пристально посмотрит,

найдя мое уплывшее весло.

[19.VII.1922] [78] «Белым по черному»

«Войдешь — я вздрогну. Снова пытка…»

Войдешь — я вздрогну. Снова пытка.

Твои шаги всегда легки.

Коснешься тихо, без улыбки

Моей недрогнувшей руки.

— Нельзя же так… Ведь есть же выход… —

Твержу я молча наугад.

И вдруг растерянно и тихо

Измученный поймаю взгляд.

[3.XII.1923] «Белым по черному»

«А дни плывут, что в половодье льдины…»

А дни плывут, что в половодье льдины,

и каждый день — томящий шорох льдин.

Прости меня в печальные годины!

Прости мои скитанья без пути!

Мне жизнь ясна, и в сумраке вечернем

Закат пророчит мне кровавостью копья.

Я буду ждать все глубже, все безмерней,

Я буду вдаль смотреть, и ждать, и ждать тебя.

И день за днем, томительный и нежный,

в своей дали ты тих и одинок.

О, дай коснуться благостно одежды,

Позволь припасть и отдохнуть у ног!

В твоих садах ни стон, ни воздыханье,

покой любви и солнце без конца,

и я слежу, не преводя дыханья,

бестрепетность и благостность лица.

[11.VII.1924] «Белым по черному»

«Твоей нерадостной страны…»

— Твоей нерадостной страны

полузабылись очертанья,

но внятный голос тишины

всегда твердит ее названье.

Сулил неверное свиданье

твой взгляд — и ясный, и немой.

Со мной — призыв и обещанье.

Я — не с тобой, далекий мой.

Но как-то горестно изгнанье,

и все томительнее сны,

но все нежней воспоминанье

твоей нерадостной страны.

[24. VII.]1924 «Перезвоны». 1926. № 17

«Я не приду взволнованной и нежной…»

Я не приду взволнованной и нежной

к твоим садам на берегу реки.

Вдали белеются знакомые одежды,

и рядом веют сны моей тоски.

Но — тихий шаг; и отчужденность взгляда;

и в даль — глаза; опущена рука.

Вокруг же благостно молчанье сада

и спутник невидим — моя тоска.

Проходишь ты, задумчивый и нежный.

В твоих садах светло и так легко.

Из-за ветвей белеются одежды,

А я — вдали — одна — с моей тоской.

[9. VIII.1924] «Белым по черному»

«Рассветный бред мятущихся созвездий…»

Рассветный бред[79] мятущихся созвездий

в глуби души рождает дальний звон,

и первый стон — сереброкрылый вестник

венца моей любви — мой первый стон.

Влюбленных взглядов гибкое сплетенье,

и лунный парус в небе одинок.

О, звезд передрассветное томленье,

ночной тоски певучее звено!

Рассветный бред мятущихся созвездий

в моей душе тревожит острый сон.

Прощаю боль безумно-нежной мести,

я приняла ее — звучит мой первый стон.

[28. VIII.1924] «Белым по черному»

ОСЕНЬ [80]

— Я стерегу родное пепелище

на недоступной тишине вершин,

и дни плывут задумчивей и чище,

и осень бродит в сумерках долин.

Золотокудрая овеяла леса

усталым золотом уже ненужной ласки.

Прозрачная большая стрекоза

сменяет на ветру весны окраски.

Опять вдали, неведомо печален,

ты прошептал невнятные слова.

Их эхо принесло из сонной дали

и повторила мертвая трава.

Под благоверный шум умершей рощи

я их ловлю в своем покое строгом,

и взгляд мой стал бесстрастнее и строже

и, может быть, печальнее немного.

В глухих лесах осеннее кладбище,

мольба безвольная испуганных осин.

И дни плывут бесцельнее и чище

в прозрачном золоте родных вершин.

[22.X.1924] «Белым по черному»

«В буран сбылись осенние приметы…»

В буран сбылись осенние приметы,

и снежный ветер гнал из-за морей

морозные жемчужные рассветы —

предвестники затихших снежных дней.

А стужа не жалела суходола.

Метелились на небе облака,

и хрипло мчался посвист невеселый

в ночных полях, и ночь была тиха.

Безмолвные морозные трущобы

дрожа протаптывали поезда,

за вьюжной ночью выросли сугробы

и туго скрепла слюда.

Короткий сумрак зимнего солнцестояния,

багров закат на вымерших снегах,

и мертвые синеют расстояния,

и пройден трудный путь, и ночь долга.

[17. VIII.1926] «Годы». 1926. № 4

ДВА ПРОКЛЯТЬЯ

Бог оставил людям два проклятья:

для мужчины — жизнь вести в труде,

женщине — за сладкий грех объятий

в муках и крови родить детей.

Так учили книги откровений

души всех покорных много лет,

и склонялись грешные колени

под карающий святой завет.

Мы ушли, ушли от темной власти

нас от века обрекавших слов,

с нами наше, человечье счастье

без крестовых мук и без грехов.

Дар любви не благостней, не слаще,

чем разящий темный Божий гнев:

— радость матери, в руках дитя держащей,

— радость пахаря, собравшего посев.

[14.1.1926] «Своими путями». 1926. № 12–13

ПРЕДАНИЕ [81]

С дыханьем застаревшей тишины

Когда приходит девственная осень,

Как пажити библейской старины

Прилежной Руфью сжатые колосья.

Из сырости рассвета и луны,

Когда туман росы алмазы сбросит.

Влюбленной Суламифи и весны