Поэты эпохи Возрождения - [108]

И сделалась громадою такой,

Как будто великанскою рукой

От Греции отторжена Морея

Иль ураган, над Африкою рея,

Надежный Мыс отбил одним толчком;

Корабль, перевернувшийся вверх дном,

В сравненье с тем Китом казался бы щенком.

XXXII

Он бьет хвостом, и океан сильней

Трепещет, чем от залпа батарей,

От каждого чудовищного взмаха;

Колонны ребер, туши круглый свод

Ни сталь, ни гром небесный не пробьет;

Дельфины в пасть ему плывут без страха,

Не зря препон; из водяного праха

Творит его кипучая ноздря

Фонтан, которому благодаря,

С надмирной хлябью вод связует он моря.

XXXIII

Он рыб не ловит – где там! Но как князь,

Который, на престоле развалясь,

Ждет подданных к себе на суд короткий,

Качается на волнах без забот

И все, что только мимо проплывет,

В жерло громадной всасывает глотки,

Не разбирая (голод хуже тетки),

Кто прав, кто виноват: им равный суд.

Не это ль равноправием зовут? –

Пусть гибнет мелюзга, чтоб рос Тысячепуд!

XXXIV

Он пьет как прорва, жрет как великан,

Как лужу, баламутит океан,

Душе его теперь простору много:

Ее указы мчат во все концы,

Как в дальние провинции гонцы.

Уж Солнце двадцать раз своей дорогой

И Рака обошло, и Козерога;

Гигант уже предельного достиг

Величия; увы! кто так велик,

Тот гибель отвратить не может ни на миг.

XXXV

Две рыбы – не из мести, ибо Кит

Им не чинил ущерба и обид, –

Не из корысти, ибо жир китовый

Их не прельщал, а просто, может быть,

Со зла – задумали его сгубить

И поклялись, что не сболтнут ни слова,

Пока не будет к делу все готово –

Да рыбе проболтаться мудрено! –

Тиран же, как ни бережется, но

Ков злоумышленных не минет все равно.

XXXVI

Меч-рыба с Молот-рыбою вдвоем

Свершили то, что ждали все кругом;

Сначала Молот-рыба наскочила

И ну его гвоздить что было сил

Своим хвостом; Кит было отступил

Под яростной атакой молотила;

Но тут Меч-рыба, налетев, вонзила

Ему свой рог отточенный в живот;

И окровавилась пучина вод,

И пожиравший тварь сам твари в корм идет.

XXXVII

Кто за него отмстит? Кто призовет

К ответу заговорщиков комплот?

Наследники? Но эти зачастую

Так видом трона заворожены,

Что месть и скорбь забыты, не нужны.

А подданные? Что рыдать впустую,

Коль некому казать печаль такую?

Да не был бы царь новый оскорблен

Любовью к мертвому! – в ней может он

Узреть любви к себе, живущему, урон.

XXXVIII

Душа, насилу вновь освободясь

Из плотских уз и все еще дивясь,

Сколь малые орудия способны

Разбить твердыню, – свой очередной

Приют находит в Мыши полевой,

Голодной и отчаянной. Подобно

Как нищий люд пылает мыслью злобной

Против господ, чья жизнь услад полна,

Так эта Мышь была обозлена

На всех; и дерзкий план задумала она.

XXXIX

Шедевр и баловень Природы, Слон,

Который столь же мощным сотворен,

Сколь благородным, не пред кем колена

Не преклонял (поскольку не имел

Колен, как и врагов), зато умел

Спать стоя. Так он спал обыкновенно,

Свой хобот, словно гибкое полено,

Качая, – в час, когда ночное зло,

Проклятое освоив ремесло,

Сквозь щёлку узкую в нутро к нему вползло.

XL

Мышь прошмыгнула в хобот – и кругом

Весь обежав многопалатный дом,

Проникла в мозг, рассудка зал коронный,

И перегрызла внутреннюю нить,

Без коей зверю невозможно жить;

Как мощный град от мины, подведенной

Под стену, рухнул Слон ошеломленный,

Врага в кургане плоти погребя:

Кто умыслы плетет, других губя,

Запутавшись в сетях, погубит сам себя.

XLI

И вот Душа, утратив с Мышью связь,

Вошла в Волчонка. Он, едва родясь,

Уж резать был готов ягнят и маток.

Безгрешный Авель, от кого пошло

Всех пастырей на свете ремесло,

В пасомых замечая недостаток

И чувствуя, что враг довольно хваток,

Завел овчарку по ночам стеречь.

Тогда, чтоб избежать опасных встреч,

Задумал хитрый Волк, как в грех ее вовлечь.

XLII

Он к делу приступил исподтишка,

Как заговорщик, чтоб наверняка

Свой план исполнить, как велит наука:

Ползком, в кромешной тьме прокрался он

Туда, где, сторожа хозяйский сон,

Спит у палатки бдительная сука,

И так внезапно, что она ни звука

Прогавкать не успела – вот нахал! –

Ее облапил и к шерсти прижал:

От жарких ласк таких растает и металл.

XLIII

С тех пор меж ними тайный уговор;

Когда он к стаду, кровожадный вор,

Средь бела дня крадется тихомолком,

Она нарочно подымает лай:

Мол, Авель наш не дремлет, так и знай;

Меж тем пастух, все рассудивши толком,

Сам вырыл западню – и с алчным Волком

Покончил навсегда. Пришлось Душе,

Погрязшей в похоти и в грабеже,

Вселиться в тот приплод, что в суке зрел уже.

XLIV

Примеры есть зачатья жен, сестер;

Но даже цезарей развратный двор

Кажись, не слышал о таком разврате:

Сей Волк зачал себя же, свой конец

В начало обратив: сам свой отец

И сам свой сын. Греха замысловатей

Не выдумать; спроси ученых братий –

Таких и слов-то нет. Меж тем щенок

В палатке Авеля играл у ног

Его сестры Моав – и подрастал, как мог.

XLV

Со временем шалун стал грубоват

И был приставлен для охраны стад

(На место сдохшей суки). Бывши помесь

Овчарки с волком, он, как мать, гонял

Волков и, как отец, баранов крал;

Пять лет он так морочил всех на совесть,

Пока в нем не открыли правду, то есть

Псы – волка, волки – пса; и сразу став

Для всех врагом, ни к стае не пристав,

Ни к своре, он погиб – ни волк, ни волкодав.

XLVI

Но им, погибшим, оживлен теперь

Забавный Бабуин, лохматый зверь,

Бродящий от шатра к шатру, – потеха