Поэты 1820–1830-х годов. Том 1 - [33]

Мой жребий славою в сем мире не гремел;

Мои любимые мечтанья не свершились;

Как гость нежданный, мрак могильный налетел,—

             И брачны светочи затмились.

Но смел ли я роптать? В замену сих даров

Не ты ли выспренни послал мне утешенья:

К изящному, к добру могущую любовь

             И тайну сладость вдохновенья?

Доволен отхожу: я мог благоговеть,

Мог слезы проливать пред благостью твоею;

Мне был знаком восторг, любил я дружбу петь, —

             И мой закат утешен ею.

О други! к вам певца последний взор и глас;

Земные чувствия над прахом погасите:

Мы дети Вечного; придет свиданья час,

             Надежду верой оживите.

Нет! не расторгнется святой союз сердец:

В свидетели мои при гробе избираю

Неувядаемый поэзии венец;

             В залог вам лиру завещаю.

Где вы, мои враги?.. Но я их не имел:

Я скоро забывал и зависть, и гоненья;

Не мщения перун, их злобу одолел

             Непобедимый меч смиренья.

И вот готовы мы пред троном Судии

Предстать рука с рукой, в сей жизни примиренны.

О, радость! и враги все братия мои

             В обителях Отца нетленных.

А ты, сокрытая любовь души моей,

Одна моим мечтам присущная подруга,

Ты, разгадавшая немой язык очей

             Досель таившегося друга!

Добыча ранняя сердечного вдовства,

Ты будешь увядать, убитая тоскою,—

И ласковый Гимен и сладости родства

             Навек отринутся тобою.

Спокойная весь день, ты будешь ночи ждать,

Чтоб втайне милые оплакивать надежды,

Чтоб никому сих слез священных не видать,

             Чтоб скорбь одна сомкнула вежды.

Я грусть твою постиг, я счел твой каждый вздох,

Но, обручен с иной невестою — с могилой,

Безмолвно угасал, — и искупить не мог

             Покоя твоего, друг милый!..»

С сим словом тихий стон прощальну песнь прервал

И лира сирая из хладных рук упала;

Последний звук в струнах еще не умирал,—

             А юного певца не стало.

<1824>

61. ВОСПОМИНАНИЯ [78]

Посвящается Вас.<алию> Фед.<оровичу> Тимковскому

                  Я видел край благословенный,

Где изобилие не куплено трудом:

Там зреет виноград, рукой не насажденный,

Роскошный крин цветет в раздоле луговом;

Там с грушей абрикос беспечно обнялися,

И топол не носил порфиры ледяной.

Станицы мирные героев Танаиса,

Священной искони поимые волной!

Я ваши зрел брега, унизанны садами,

Поля, пожатые обломками мечей,

И воды, копьями плененны рыбарей,

И степь, утоптанну летучими конями…

Я пред тобой, седой Кавказ, благоговел,

Когда с подножия громады пятиглавой[79]

                  Мой взор скользил по дебри величавой

И на тебе встречал творению предел.

                  Твой грозный царь, Эльбрус великолепный,

Виссоном покровен из девственных снегов,

                      Средь недоступнейших хребтов

Казался свитою объемлем раболепной[80].

                      У ног его кипит вражда,

                  И рдеют льды от зарева пожаров,

И с воплем падает от роковых ударов

                  К его стопам прибегшая орда,—

Подъемлясь к небесам челом своим надменным,

                  Гигант глядит с спокойством неизменным

На пагубу племен, которым жизнь дает

                  Шумящими со скал его реками;

Окрест один другим сменяется народ,—

                      Он торжествует над веками,

                      И, посмеваяся судьбам,

                  Безмолвный дел великих соглядатай,

Он равну тень дарил неравным знаменам

                      Ермолова и Митридата.

                      И вам я жертвы приносил,

О нимфы, славные целебными струями!

В объятьях пламенных на миг лишая сил,

Вы жизни молодой прелестными дарами

Любимца своего спешите увенчать[81].

С благоговением дерзал я лобызать

                      Фиал кипящий вод Нарзанны,—

                      И мнилось радостному мне

                      Пермеса нектар обаянный

                      Вкушать в волшебной стороне.

                      Вокруг стоящи великаны

                      Покой в долине стерегли

                      И отделяли от земли

                      Обитель райскую Игеи;

                      Тираны северных пустынь

                      Не слышны были там Бореи;

         Один ручей, пробивший грудь твердынь,

                      Стремился с шумом за наядой

И эхо спящее по вздохам пробуждал;

Я понял эту грусть, и о любви бряцал

Улькуша страстного с застенчивой Кассадой[82].

                      Я посетил обширный сад,

                      По долам Терека цветущий,

И пастырей шатры средь неисчетных стад,

И славных гребенцов гостеприимны кущи.

За бурною рекой враждебны племена

Стрегут измены час, не ведая покоя:

Их ремесло — грабеж, богатство — плод разбоя,

Им ненавистна сел прибрежных тишина;

Их мщенье, притаясь, весь день седит у прага

И рыщет в тьме ночной, как зверская отвага.

Но грозным казакам безвестны страхи битв:

С пищалью меткою союз они скрепляют

                      И, оградясь щитом молитв,

                      На все опасности дерзают…

Под кровом дротиков я смело пролетел

За влажный их рубеж к врагам непримиримым,

                      Чтоб взором вопросить пытливым

Последний вольности оставшийся удел…

                      Под сенью скромного чертога

                      Там Дружба Верность обрела