Поэты 1790–1810-х годов - [181]

На то ли, чтоб с тобой в пыли мы пресмыкались,

Перед невежами позорно унижались,

Когда бы без тебя мы счастьем наслаждались?..

Но есть приятности, есть счастье и в тебе!

Не чувствуем ли мы, Привета, их в себе?

Не благодарны ли за то своей судьбе?..

С природой, с простотой, в моем уединеньи

Под сельской кровлею, во глубине лесов,

С невинной совестью в счастливом сопряженьи,

Ах, сколько сладостных восторгов и часов

Мне малое мое приносит просвещенье!

Пустыня мирная моих к спокойству дней,

          Убежище при старости моей!

Не променяю вас я, храмины убоги,

На пышные сады, огромные чертоги,

Какие для друзей богатых вымышлял

И коих никогда себе не пожелал:

Они с природою меня бы разлучали.

Там птицы бы ко мне на окна не летали

Иль белки дикие на них бы не играли.

Любя природу, век я роскошь презирал.

Вы, холмы красные, тенистые долины,

Где видеть я учил младых друзей моих

Природы красоты и сельские картины,

Учил, как без богатств присвоить можно их.

Младые рощицы с цветущею травою,

          Подчищенные все моей рукою.

Древа отборные, где тож рукой моей

Я имена моих вырезывал друзей;

Иные посвящал великих в честь людей,

Не могши лучшего им сделать приношенья,

И где я читывал их письма и творенья.

Вы, своды лиственны, под тенью шалаши,

Где чувствовал покой я тела и души!

Где мрачной участью от зависти скрывался

И неизвестностью на знатность не менялся;

Где Элоизы я мой список исправлял;

Где Сен-Ламберту я, Делилю подражал,

Сады и времена их слабо выражал;

Где в недрах тишины я мыслям предавался

Иль с другом искренней беседой услаждался;

Где с бескорыстием я ближнему служил;

Корыстолюбие ж и суетную славу

          Считал за язву и отраву

И добродетели, как их творца, любил!

Где циркуль, кисть, перо и ты, любезна лира,

Давали лучшее вкушать мне счастье мира,

Где я довольным быть навык моей судьбой

                       И жить с самим собой;

Где быстро столь текут мои уж поздны годы

В объятиях любви, муз, дружбы и природы!..

Священный лес! коль я щадил твой мрачный кров

Искусства пышного от тягостных оков,

Когда ты от меня ничем не оскорблялся,

Величием своим природным украшался,

Которое в тебе я только открывал,

Чтоб взор приятностьми твоими любовался,

Но дикость даже всю твою я сберегал, —

В награду за мое толь нежное раченье

Покой остаток дней моих в уединенье

          И мой по смерти прах

          Сокрой в своих тенях.

Да счастия сие жилище и натуры

Корысть не истребит, ни жадны винокуры;

Да будешь населен всегда друзьями муз;

Да предпочтет тебя садам их здравый вкус.

Да все открытые мной холмы и долины,

Кудрявые древа, поляны и тропины,

Лесные хижины, и виды, и картины,

Пленяя душу их подобно как мою,

Надолго сохранят всю целость тем твою.

Да эхо сладкое стихов здесь раздается

И вечно с пеньем птиц глас лирный не прервется!

<1807>

НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР

301. ГАЛЛОРУССИЯ Сатира

Глядите в присный мрак, богатыри могучи,

Рукой невежливой посекши вражьи тучи!

О имена, ушам столь жесткие в сей век:

Добрыня[333], Миша…[334] О, почто я их нарек!

Как Ксерка, Магнуса бежать заставя в лодке,

Что были вы? — копье в руках, «ура» лишь в глотке….

Павзании ли вы? — Нет. — Что же? — Русаки…

Ой, черная родня, могучи старики!

Не Сюллии ведь вы, не Конде, не Тюренни,

Звон коих тешит нас все праздники осенни!

О ком орангутанг, приезжий попугай

Твердит: «Вот полубог, вот Франция, вот рай!

Одно отечество неслыханных героев

С Варфоломеевских до подмосковных боев».

И вы, о Александр, Димитрий и Мстислав,

Для гордовыйных лиц чертившие устав!

Вы все не Людвиги, не Карлы, не Франциски.

Пред сими имена славян ко смерти близки.

Не удостоитесь вы в розовый сафьян,

Прижаты к сердцу быть, лечь с Софьей на диван,

Милон, слезу отря, не скажет в кабинете:

«Почто, великие, вас нет еще на свете?»

Кисельник ли в глаза им бросится псковской [335]

Иль мальчик (быв Коклес второй у нас) с уздой[336],

Умам то русских дам покажется противно:

Кисель, узда, русак — то слишком некартинно;

Тут гугенотов нет, Париж не осажден

И на британцев полк Жан д’Арки не веден.

Представить ли и вас, о бедны черноризцы!

Иоахим, Нестор и Сильвестр-бытописцы!

Со смеха уморит всех русских дам ваш взор:

Зачем не воспитал Людовиков ваш двор

И не Левеки вы, Детуши и Вольтеры!..

Что описали вы? Славянские примеры?

Но не французские, — Карлин и Даниил!

Великий Карл для нас, а не Владимир мил.

Осмелимся ли мы поставить Ермогена,

Великого душой средь глада, уз и плена?

Подымут хохот все: «А Флешье, Масильон,

А Боссюет», — хоть им соперник всем Платон.

Патриотизм у нас не слишком же гордится:

Пожарский более или Коли́ньи чтится,

О том сомнительно у русского спросить, —

Коли́ньи для ушей бессмертней должен быть.

Ермак наш чучел ряд в своем поставил флоте,

Кучума содержал и в страхе, и в заботе…[337]

Военна хитрость та, Ермак, Сибирь, Кучум,

Ушам несносный сей, неумолимый шум

Гармониру́ет ли в сей век, столь просвещенный?

То ль дело Ронцеваль, Роланд там пораженный.

А Долгоруков наш, князь Холмский, образец,

Два Шереметьевы и низовской купец

Со всем отечества к ним вековым спасибом

Пред теми, волоса от коих станут дыбом,

Что в революцию коверкали Париж,—

Что значат? Вот и всем почти уж сделан крыж.

О славных женщинах уж поминать не стану.