Поэты 1790–1810-х годов - [177]

Как критики, все знак пристрастия души.

Потребно сверх того на них иметь нам право,

Без права же судить, рядить дела грешно,

          И самозванцем быть смешно

          Для всякого, кто мыслит здраво.

Некстати без заслуг заслуги нам хулить,

Не выслужа хвалы себе, других хвалить.

Смешно тебе всегда, как пухлыми стихами

Иль новобранными нерусскими речами

То хвалят и бранят, чего не знают сами.

Шутила долго ты, как школьник за грехи

          Нам выдан был примером,

          Смеялся над Вольтером,

Судя после него Мароновы стихи.

Жалели доброго Евстафья мы с тобою,

Любуяся его прекрасною душою

И стихотворною приятною игрою,

Что грубо труд его критиковал Зоил

          Иль паче поносил,

Какого нам еще он сам не приносил.

Без желчи, знать, труды он ближних оценяет,

Что книгу находя дурною всю вобще,

Страницы критикой подробной наполняет.

Не хуже ль книг худых те критики еще,

Когда на них труды потрачены вотще?[331]

Итак, чтоб в те же нам погрешности не вдаться,

Покойнее похвал и критик удаляться.

С Вольтеровым или с Лагарповым умом

Полезен приговор над авторским трудом.

Мы можем почерпать в нем лучшие уроки:

Там блещут все красы, чернеют все пороки;

Там видны средства нам искусства и творца,

Судей и авторов таланты и сердца,

                                     А наши приговоры

          Обыкновенных суд умов.

Хвалы или хулы посредственных даров,

Равно как критики недельных всех листов

                                   Заводят только споры

          И меж писателей раздоры,—

Такие все судьи с неважным их судом

Забыты навсегда читателем потом.

Не может критиком быть дюжинный писатель.

Наш критик должен быть в письме законодатель.

Известен должен быть он важностью заслуг,

Дар творческой иметь, неробкий ум и дух,

Примерный слог и вкус изящный, тонкий слух

И беспристрастием глубоким отличаться,

Чтоб критики его и правые суды,

          Подобно как труды,

Могли желаемым успехом увенчаться.

          Назначено ль судьбой,

          Привета, нам с тобой

          Сей славой наслаждаться!

И много ль критиков таких мы можем счесть,

Которым бы за то принадлежала честь

И коим именем сим можно украшаться?

          Я больше бы не пожелал,

          Когда б мое воспоминанье,

          Где нет ни критик, ни похвал,

          А только чувствий излиянье,

          Внушило их младым сердцам

          Словесности своей к творцам,

          Умножило б у нас вниманье

          Узнать свой более язык

          Из чтения славенских книг,

          Отвергло б странное мечтанье,

          Что нет у русских образцов,

          Что нет в них авторских даров,

          Что груб их ум и вкус в писанье,

          Что будто нет речей, ни слов.

          И ежели сие посланье

          Заслужит, чтоб прочел Шишков

          Его же мыслям подражанье, —

          Вот цель вся слабых сих стихов

          И всё за труд мой воздаянье…

          Ах! в сладком муз очарованье

          Еще я чувствую желанье,

          Для пользы общества и книг,

          Чтоб женщин лучшее собранье,

          Моей Привете в подражанье,

          Любило так же свой язык,

          Презрев французское болтанье.

Простите старику, который закоснел,

Который русаком присяжным поседел.

Что чужеречие назвать болтаньем смел.

Он груб и одичал, не знает света ныне,

          Давно живет в глухой пустыне,

Однако любит он муз, граций, весь Парнас

И с русским языком и сердцем любит вас,

А к смеху вам, еще вернее много раз,

          Чем ваши прежни петиметры,

Иль франты нынешни, или по-русски — ветры;

Вот для ради чего он к вам склоняет речь,

          Желая вас от странностей отвлечь,

                            Чтоб тем их в нас убавить,

Когда уже совсем не можно их пресечь,

И славой сей еще гордиться вас заставить.

          Известно то давно,

Что делать чудеса вам таинство дано.

Не превращают ли волшебны ваши очи

Спокойства ясных дней печали в темны ночи?

Чего не сделают улыбка, страстный вид,

Витийство сладкое, осанка, нежный стыд?

Взгляните ж ласковым, единоземки! взором

          На сирый матерний язык;

Коснитесь нежными руками русских книг;

Прелестные уста пусть русским разговором

Восхитят общество, и наш язык тотчас

Получит новый блеск от ваших уст и глаз.

Покинут дикий шум все русские французы,

Чем мучат русский слух теперь в угодность вам,

И сладостнее петь начнут российски музы

В честь вашим прелестям, талантам и сердцам.

От вас польются нам в словесности примеры,

Явятся русские Жанлисы, Дезульеры.

Вы созданы на то, чтоб всё животворить.

С душой чувствительной и с гордым русским духом,

          Со вкусом нежным, с тонким слухом,

Не жалко ль свой язык природный вам мертвить?

Не стыдно ль в наши дни нескладно говорить

Язы́ком и своим, которого стыдимся,

Язы́ком и чужим, с которым не родимся?

Представьте, что всегда какой-нибудь Лекень

Язы́ка своего на тонкостях французских

Легко на трех словах поставить может в пень

И лучших знатоков французов наших русских.

Не возмечтает ли француз, что он велик,

Когда мрачит своим язы́ком наш язык?

Не скажет ли, везде нескладный слыша клик,

Собрав премного нам других еще улик,

Что может превратить нас силой чародея

И так, как спутников Улиссовых Цирцея?

Хотя писателей и новых много есть,