Поэтические поиски и произведения последних лет - [10]

полней созреть еще, набраться запаху.

При виде Флорыча подсолнух аховый

лицо ворочает с востока к западу.

Меня с Павлушей не прочил в гении,

растил — не мамоньке для потехоньки,

он в нас выращивал любовь к растению,

понятье в почве и тягу к технике.

Сказал он как-то: — В плоде и в ягоде —

запомни — косточка важнее мякоти. —

Сказал он как-то: — Два века ка́бы мне,

и дыня тоже росла б на яблоне.

Сказал он как-то: — И тыква мысляща,

да человеки гораздо ра́звитей! —

За все, что понял я, вобрал и выслушал, —

многая лета, папаша, здравствуйте!

Морковь

Морковь — в земле увязший палец,

и, верно, кажется кротам —

те руки, чем в земле копались,

попались и остались там.

Мизинцы овощниц багровых

разбухли от дождей и вод,

рук, отмороженных до крови,

под почвой полон огород.

Пора полоть морковь, подруги!

Махровый занялся рассвет,

цепляются за землю руки,

когда их руки тащат в свет.

Овес

Овсянку мы едим в молочной.

Минута — и тарелка вся.

И вот рождается заочно

стихотворенье в честь овса!

Овес! Склони свои подвески,

и я хвалу тебе воздам.

Виктория, отборный шведский, —

ты нужен нам и лошадям!

Ты любишь мягкость почв пуховых,

уход, и дождик, и навоз…

Вот вы стихов хотите новых,

а знаете, почем овес?

Тыква

У нас в теплице есть обнова:

тыква созрела! Шум какой!

Как в клинике врача зубного

чудак с раздутою щекой!

Ой, как раздуло! Вспухла кожа,

и тыквин облик стал таков:

всю своротило набок рожу,

вбинтованную в шесть платков.

И тыква в кресле. Тыкве круто

придется от ножа и рук,

от нас — студентов института

сельскохозяйственных наук.

Колумбов плод

Лукошко я трясу, как бубен,

и гул объемлет огород.

Картошка! Здравствуй, серый клубень,

Колумбом выявленный плод!

Ты лезешь внутрь земной утробы,

индейскому навстречу дню, —

как будто хочешь из Европы

взглянуть на древнюю родню.

Под нож попался ты поэту,

Колумбов плод, растенье-крот!

И песнь торжественную эту

тебе Сметанников поет.

Дипломная

Я понял: студенчество — это станица

в больших огородах. Станица в столице.

Казачество умных и сочных наук

с плетнем из колонн и дорогой на юг.

Тут циркуля шаг осторожный, цаплиный,

посадка в седло молодой дисциплины,

в чернильный колодец — журавль пера,

и скоро в совхозы нам ехать пора.

Мы кончим — и колос подымется втрое,

мы кончим — и пчелы в невиданном рое,

капуста как облако, дыня как дом, —

когда мы окончим и в дело пойдем!

Энтомология любви

По своей к насекомым таинственной страсти —

рассмотрела, узнала, и вот тебе здрасти!

Ты словила меня на прожилках ботвы,

я сдыхаю, как жук, на булавке любви.

Не ползти мне по травам к тычинковым тварям,

я ворочаюсь, Варюшка, Варя, Варвара!

Не заглядывать в рыльце родного цветка,

хоботочком не рыться, не ведать медка!

Вы, ребята, мечтаете: вот полюбить бы!

Вот я рыцарь, заколотый на поле битвы,

я, убитый бессонной мечтой про нее,

нежным варваром, в сердце воткнувшим копье.

Всем видна твоя в сердце булавка, Варвара,

и сижу я, и жду на скамейке бульвара.

В шесть часов ты покажешься из-за стола,

и застряла во мне часовая стрела.

Называешь: «жучок», издеваешься: «рыжий»,

и смеешься, меня подвигая поближе,

так что даже профессор в зеленых очках

говорит тебе: — Варя, не мучьте жучка!

Мучь! Не слушай профессора! Мучь и домучай!

И коли меня глубже булавкой колючей,

если ж вырву из сердца занозу любви —

легкой сеткой ресниц, о Варвара, лови!

На Волге

Рыба отдана солнцу в засолку.

Подкатаем порты́ — и на Волгу!

И река же у нас, и жара ж —

свой Египет у кранов и барж.

Волга — Нил, Жигули — пирамиды!

На пшеницу отменные виды!

Что ни парень — то копт и феллах,

почерневшие в летних делах.

Берег волжского Нила. На оном

я районным хожу фараоном,

и одна из приволжских Изид

мне сушеною рыбой грозит.

Аллигаторов тут не богато, —

с нивелиром тут есть ирригатор,

что ж касается нашего Ра —

есть заря, и гора, и жара!

Эй, ребята, снимайте портянки!

Рыть каналы для ржи-египтянки!

Время — климат и Волге менять!

Это надо суметь и понять!

Практическая степь

Я — поэт и ботаник, хожу по степи,

приминая колючки, цветы и шипы,

я не степью хожу, я хожу по аптеке,

разбираясь в зеленой фармакотеке.

Беспредельная степь, бесконечная степь,

ты — природой написанный длинный рецепт!

За полоской слабительных резко запахли

удивительно сильные мятные капли.

Масса детской присыпки качается тут,

и добротные рвотные дико растут,

дозирована точно, вспухая и спея,

летним солнцем отвешенная фармакопея.

И мне видится: тонкие корешки

превращаются в сладкие порошки,

и качаются склянки с ромашкой на пробке,

и пилюли слагаются с веток в коробки.

Вы горячкой больны — вам накапали степь,

вы в жару — нате степь на горчичном листе!

Шприц шипа тут растет с одуванчиком зонда.

Пациент — я вхожу в кабинет горизонта!

Солнце начало сразу, склонясь у плеча,

операцию глаз инструментом луча.

Достопримечательности

Я был в Москве. Она — добротный город.

Маленько Волга дует ей за ворот.

Легонько пахнет нефтью и тайгой,

Донбасс чуть-чуть задел ее рукой.

Московия, ты цареград плодовый,

пунцовых башен грозные моркови,

под куполами зрелыми лежишь

зеленолистою ботвою крыш.

Малина, тыква, ананас и дыня

с бутылкою анисовки в средине —

Василия Блаженного собор,

на поставце стоящий с давних пор.

Я б засадил Москву рядами елей,

рядами кедров по длине панелей,