Поэтическая школа ал-Хиры и истоки арабской винной поэзии на примере кафиййи ‘Ади ибн Зайда ал-‘Ибади - [5]
Исходя из этого, интерпретация произведения ‘Aди ибн Зайда напрямую зависит прежде всего от понимания значения темы вина и её функции в составе касиды. Упоминание достоинств покупателя вина в стихе 12 можно отнести к одной главных тем касидной поэзии —самовосхвалению поэта. Но здесь она затронута лишь бегло, и наряду с вводным сравнением с возлюбленной, не определяет повествования о вине в целом, а представляет лишь одну из его сторон. ‘Aди ибн Зайд предаёт теме вина самодовлеющий характер, заключая в него основное содержание своей касиды. Принимая во внимание упомянутые характеристики доисламской касидной поэзии, становится понятным, что подобное развитие вакхической тематики призвано не просто дать расширенное описание одного из возможных сюжетов в качестве дополнительного приложения к основной теме касиды[56], но имеет своей целью выразить главное в её содержании. Соответственно, тема вина принимает на себя основную функцию касиды, в том виде, который был свойственен ей в доисламской поэтической традиции, но наполняет её при этом новым смыслом. Говорить о радикальном разрыве ‘Aди ибн Зайда с современной ему традицией касидной поэзии, было бы ошибочным. Сохранение общей структуры касиды свидетельствует о следовании заданным литературным канонам. Но одновременно с тем, именно эта форма в восприятии современников ‘Aди ибн Зайда предполагала необходимость изложения примера преодоления кризисного опыта зыбкости человеческого счастья, наглядного образца для подражания в соответствии с теми ценностями, которые были определяющими для племенного общества и с которыми себя отождествляла аудитория поэта. Тема же вина, составляя основное содержание касиды, напротив, подчёркивает перспективу индивидуального опыта. Можно предположить, что описание вина представляет собой лишь одну из вариаций так называемых «компенсирующих мотивов», таких излюбленных в древней арабской касиде тем как описание верблюда поэта или его путешествия по безлюдной пустыне. Тема вина занимает их место, но сохраняет при этом своё принципиально иное содержание. Утреннему визиту упрекающих посетителей противопоставлено ничто иное, как утреннее же застолье с вином и певицей. Опьянение от любви становится опьянением от вина, но оно остаётся именно опьянением, и поэтому призыв коллективного сознания «прийти в себя», не получает ожидаемого отклика. На место идеала племенного героизма ‘Aди ибн Зайд ставит идеал героизма вакхического, в котором находит своё выражение индивидуальный выбор человека против норм коллективного сознания.
В классической арабской литературе жанр хамриййат становится одной из главных форм социального и культурного протеста[57]. Представленное произведение ‘Aди ибн Зайда свидетельствует о том, что уже истоки арабской винной поэзии были связаны с сознательным стремлением к развитию новых форм выражения самосознания индивидуума. Городская среда ал-Хиры, в которой сложилось творчество ‘Aди ибн Зайда и ряда других представителей ранней арабской вакхической поэзии, способствовала формированию более индивидуалистического восприятия реальности и поиску средств их художественного выражения. Другим немаловажным аспектом представляется контекст религиозной культуры. Ранние стихотворения вакхического содержания, как и текст ‘Aди ибн Зайда не являются произведениями религиозной литературы. Но виноделие и торговля вином в доисламской Аравии процветали именно в среде христиан и иудеев, часто упоминаемых в этой связи в поэтических текстах
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».