Поэт, или Охота на призрака - [52]

– Зачем мы сюда приехали? – спросил я.

– Ты знаешь, что это за место? – вопросом на вопрос ответил детектив.

– Да, я здесь в свое время учился. То есть не здесь, конечно, а в самом Чикаго, но про жилой комплекс Кабрини-Грин известно каждому. А что?

– Я здесь вырос. И Попрыгунчик Джон тоже.

Услышав его слова, я удивился: чего только не бывает на свете! Как, интересно, Вашингтону удалось выжить в таком месте, и не только выжить, но к тому же стать копом? Просто невероятно.

– Каждый дом здесь – настоящее вертикальное гетто, – негромко произнес Вашингтон, словно угадав мои мысли. – Мы с Джоном еще шутили, что это наверняка единственный случай, когда для того, чтобы попасть в ад, приходится подниматься на лифте вверх. Понимаешь?

Я кивнул, хотя вряд ли мог представить себе, как можно существовать в подобных условиях.

– Это при условии, что лифт работает, – добавил Вашингтон.

Неожиданно я подумал о том, что мне даже не пришло в голову, что детектив Брукс может оказаться темнокожим. В компьютерных распечатках, естественно, не было фотографий, а в статьях ни разу не возникало необходимости уточнять, к какой расе принадлежал погибший. С самого начала я решил, что Джон Брукс был белым, и теперь мне было интересно, с чего это у меня сложилось такое впечатление. Впрочем, этот вопрос мог подождать; сейчас гораздо важнее было понять, зачем Вашингтон привез меня сюда.

Детектив свернул на площадку возле одного из домов и остановил машину. Совсем рядом я увидел два облезлых мусорных контейнера, исписанных древними граффити, и ржавый баскетбольный щит без кольца. Ларри не выключил мотор, но я не знал, с какой целью он это сделал: чтобы салон продолжал отапливаться или чтобы в случае необходимости мы могли отсюда сбежать. Потом я разглядел небольшую группу подростков в длинных куртках, с лицами такими же темными, как небо, которые, завидя нас, выбежали из подъезда ближайшего дома, пересекли заснеженный двор и скрылись в здании напротив.

– Ты, я вижу, спрашиваешь себя, какого черта мы сюда приехали, – сказал мне Вашингтон. – Что, угадал? Да я тебя, белый парень, насквозь вижу.

И снова я промолчал, не желая мешать Вашингтону донести до меня свой замысел.

– Видишь вон тот дом? – продолжил он. – Третий справа? Мы там жили. Я с теткой на четырнадцатом, а Джон с матерью – на двенадцатом. Тринадцатого этажа, сам понимаешь, не было – и без того вокруг хватало несчастий и невезения. Кстати, ни у Джона, ни у меня не было отца – во всяком случае такого, который хоть изредка давал бы о себе знать.

Мне показалось, что детектив ждет от меня каких-то слов, но я не знал, что ему сказать. Я не мог ни представить себе, ни по-настоящему понять, каких усилий стоило двум темнокожим паренькам вырваться из того мрачного склепа, на который походил этот дом, как, собственно, и все дома в окру́ге, и потому по-прежнему хранил молчание.

– Мы остались друзьями на всю жизнь, – говорил между тем Вашингтон. – Хоть Джон и женился на Эдне, моей первой девчонке. В управлении, когда мы оба попали в отдел по расследованию убийств, мы сперва проходили стажировку у старших, более опытных детективов, а потом несколько лет добивались, чтобы нас сделали напарниками. Об этом однажды даже написали в «Санди таймс». Наконец нам повезло – нас засунули в Третий участок, потому что Кабрини-Грин относится к его территории, и кто-то наверху посчитал, что наш личный опыт может сослужить городу хорошую службу. Большинство преступлений начинается здесь, Джек, это верно; но служба есть служба, и дело мальчика с отрезанными пальцами могло к нам и не попасть. Звонок в участок раздался ровно в восемь утра – произойди это десятью минутами раньше, и расследованием занималась бы ночная смена.

Он помолчал, очевидно раздумывая, многое ли изменилось бы в этом случае.

– Так вот, что касается Кабрини-Грин. Иногда по вечерам, когда после дежурства, а когда и просто так, мы с Джоном приезжали сюда: останавливались на этом самом месте и смотрели, смотрели во все глаза…

Вот оно – то, что хотел сообщить мне детектив! – понял я. Безногий Ларри был уверен, что его лучший друг Попрыгунчик Джон не станет стрелять в себя, ибо лучше всех понимал, чего стоило Бруксу выбраться из места, подобного этому. Джон Брукс пробился наверх с самого дна, он сумел вырваться из ада и ни за что не отправился бы назад по своей собственной воле. Вашингтон знал это всегда и теперь рассказал мне. И не просто рассказал, а дал прочувствовать.

– Вот почему ты догадался, что это не суицид…

Вашингтон посмотрел на меня и кивнул:

– Да. Это была одна из тех вещей, которые просто знаешь, и все тут. Ну не мог Джон сделать такое. Я рассказал о своей уверенности в отделе по особо важным делам, но они предпочли не заморачиваться.

– Значит, все твои сомнения только на уровне интуиции? И что, неужели нет совсем никаких фактов, за которые можно зацепиться?

– Была, вообще-то, одна неувязка, но слишком незначительная, чтобы я смог что-то доказать. У следователей на руках имелись все козыри – образцы почерка Джона, эта история с психиатром и прочее, от чего отталкиваются в таких случаях. Джона объявили самоубийцей и закрыли дело едва ли не раньше, чем упаковали тело в мешок.