Поэт и Русалка - [112]

— Я вижу своего слугу, — сказал Пушкин. — Мне пора. Любопытно было бы с вами встретиться еще раз. Где вы остановились?

— В трактире Демута, — сказал молодой человек. — Спросите Эдгара Аллана По.

— Очень приятно, — сказал Пушкин. — Александр Пушкин, поэт и скромный чиновник… Рад был знакомству. И позвольте на правах старого здешнего жителя дать вам совет: осмотрительнее выбирайте карточных партнеров….

Он раскланялся и вышел вслед за Тимошей, неторопливо спустился по лестнице. Едва они очутились на улице, Тимоша радостно доложил:

— Отыскал я вам персюка, Александр Сергеич! Интересный персюк, не сойти мне с этого места. В «Лондоне» обитает. То есть, обитал до недавнего времени, а сегодня, изволите ли видеть, ни с того ни с сего…

— Подожди, душа моя, — сказал Пушкин. — Давай по порядку…

Глава XX ПЕРСТЕНЬ ИЗ ПРОШЛОГО

Гостиницу «Город Лондон» на углу Невского и Большой Морской Пушкин, как истый петербуржец, знал прекрасно, а потому, не нуждаясь в проводниках, поднялся на третий этаж, прошел по тихому коридору и постучал набалдашником тяжелой трости в дверь нужного ему нумера.

Длительное время ничего не происходило, потом послышались неторопливые шаги, и дверь приоткрылась. В образовавшейся щели можно было рассмотреть нездешнюю физиономию, украшенную усами и бородой (опять-таки нездешнего фасона), а также, в соответствии с природой, парой иссиня-черных глаз, исполненных подозрительности и нелюбезности.

Физиономия пробормотала что-то, кажется, не имевшее смысла ни на одном языке, продолжая таращиться нелюбезно и проявляя явные поползновения захлопнуть дверь перед носом нежданного визитера.

— Мне угодно видеть мирзу Фируза, — сказал Пушкин спокойно.

Снова бормотание.

Весело улыбаясь, Пушкин разыграл пантомиму: ткнул себя пальцем в грудь, потом показал уже двумя на свои глаза, изобразил шагающие ноги и сказал в завершение:

— Мирза Фируз…

— Не разумей москов… — проворчал бородатый цербер.

— Вот так так? — ухмыльнулся Пушкин. — Сдается мне, «мирза Фируз» — слова как раз не русские, а самые что ни на есть персидские…

Снова ворчание.

— Бросьте, душа моя, — сказал Пушкин с величайшим терпением. — Ну что это за опытный купеческий приказчик, пятый уж год ездящий в соседнюю страну со своим товаром, да так и не выучивший ее языка? За торговыми людьми такого не водится… Дошли до меня слухи, что вчера вы, любезнейший Ширали, на весьма даже неплохом русском языке с купцом Перфильевым изволили общаться в кофейне Вольфа и Беранже, свидетелей найти нетрудно, того же Перфильева взять…

— Что вам угодно? — неприязненно бросил перс.

— Ну вот, произошло чудо из «Тысячи и одной ночи», — сказал Пушкин, улыбаясь во весь рот. — Ваш русский язык волшебным образом исправился… Мне угодно незамедлительно видеть мирзу Фируза.

— Хозяин занят. Мы уезжаем, и много хлопот со сборами…

— Все в руках Аллаха, как выражаются у вас, — сказал Пушкин. — Вы, вполне может оказаться, и не уезжаете вовсе… Друг Ширали, вы, я уверен, владеете русским языком и знаете российский быт достаточно, чтобы знакомым быть с учреждением под названием «Третье отделение собственной его величества канцелярии»?

Судя по лицу перса, его знакомство с российским бытом достаточно далеко простиралось…

— Означенное учреждение я имею честь представлять сейчас, — сказал Пушкин уже без тени улыбки. — И побеседовать с вашим хозяином хочу не из любви к экзотическим странам, а по служебной необходимости. Можете меня не впускать… Но тогда не позднее чем через четверть часа появятся полицейские в мундирах и проведут почтенного Фируза к нам, чтобы именно там провести беседу… Нужны ли такие хлопоты почтенному купцу с репутацией? Вам решать…

К чести перса, он размышлял недолго. Угрюмо насупившись, открыл дверь достаточно широко и даже поклонился более-менее уважительно:

— Прошу вас. Я доложу мирзе…

Вернулся он из комнат, не проведя там и минуты, еще угрюмее, чем был. Распахнув дверь, склонился в поклоне, уже без единого слова.

Пушкин вошел. Комната была, как и следовало ожидать, обставлена недурно и не имела в своем интерьере никакой персидской экзотики, разве что на изящном мозаичном столике стоял серебряный кувшин, покрытый великолепной чеканкой, несомненно привезенный купцом с собой, да лежали несколько книг в коричневых кожаных переплетах, вряд ли входивших в гостиничные принадлежности.

Мирза Фируз сидел у помянутого столика: человек достаточно преклонных лет, но, несмотря на это, державшийся удивительно прямо, с узким лицом, с подкрашенной хной бородой и пронзительными серыми глазами, выдававшими недюжинный ум. Перебирая большим пальцем правой руки янтарные зернышки четок, он сказал нейтральным тоном:

— Садитесь. Мой человек сказал, что вы имеете отношение к Третьему отделению? — Его русский был весьма неплох. — Признаться, мне не понятно, чем я мог ваше учреждение заинтересовать…

— Именно тем, простите за каламбур, и заинтересовали, что человек вы небезынтересный, — сказал Пушкин, усаживаясь. — Даже собранные о вас поверхностные сведения рисуют образ любопытной персоны, не вполне вписывающейся в привычный облик купца. Вы купец, конечно, давно и успешно торгуете ювелирными изделиями, у наших богачей имеющих большой спрос… Но в то же время, мне стало известно, вы еще и проявляете стойкий интерес к ученым книгам, даже сюда взяли их несколько. — Он указал на столик. — Сплетники имеются у всех народов, и Персия — не исключение. Были опрошены двое проживающих в Петербурге персидских купцов мелкого пошиба, и они охотно — надо полагать, одержимые завистью, — поведали о вас немало интересного: вроде бы вы связаны некими узами с суфийскими братствами, особенно интересуетесь трудами по некромантии, магии и чернокнижию былых столетий…