Поэт и Русалка - [114]
Он демонстративно вынул брегет и следил за секундной стрелкой. Когда она описала полный круг, поднял глаза:
— Надумали что-нибудь?
— У вас лицо человека, который не преминет осуществить свою угрозу…
— Будьте уверены. Человек, у которого нет выбора, обычно решителен и безжалостен…
— Странный вы юноша, — сказал мирза Фируз, по-прежнему не сводя глаз с перстня. — И большая удача для вас, что вы ухитрились меня заинтересовать… Только не думайте, что я испугался ваших угроз. Тут другое… Откуда у вас это кольцо?
— Приобрел по чистой случайности, — сказал Пушкин. — И успел подметить, что отчего-то его опасаются оживающие под заклинания чернокнижников статуи… быть может, у него есть и другие достоинства? Вы ведь знаете это кольцо, вы от него не можете глаз отвести… Полное впечатление, что вы, не моргнув глазом, велели бы вашим слугам меня зарезать ради него, невзирая на последствия… но вы же знаете, что его нельзя отобрать силой… Верно?
— Воистину, мир перевернулся, — сказал перс. — Что с вами происходит?
— Со мной?
— С вами, европейцами…. но, пожалуй что, и с вами. Вы ведете себя в совершеннейшем противоречии с привычками и традициями вашего атеистического, «просвещенного» века…
— Потому что насмотрелся вдосталь многого, что эти традиции и привычки опровергает напрочь, — сказал Пушкин. — Избавьте меня от более подробных разъяснений, я не вправе…
— Неужели вы хотите сказать, что и у вас существует служба… — на его лице появилось крайнее изумление.
— Я сказал только, что умному достаточно, — ответил Пушкин. — Домысливайте сами. Быть может, вы понимаете теперь мою безжалостность и готовность совершить совершенно бесчестные вещи?
— Что вам нужно?
— Меня интересуют джинны, — сказал Пушкин. — Не те вульгарные узники медных кувшинов из арабских сказок, что покорно исполняют все дурацкие желания, а настоящие. Разумные существа, обитавшие на Земле до человека и сохранившиеся в некотором количестве до сих пор.
— Вы серьезно?
— Я был к ним ближе, чем сейчас к вам, — сказал Пушкин. — Двух моих друзей они убили. Полагаю, это делает меня знатоком проблемы и заставляет отнестись к моим словам серьезно?
— Вы позволите мне уехать немедленно, если я отвечу на ваши вопросы?
— Клянусь чем угодно. Слово чести. Вам остается мне доверять, потому что у вас ведь нет выбора… Джинны сохранились до сих пор? И они отвечают моему описанию?
— Примите мои поздравления, — сказал перс не без иронии. — Наконец-то просвещенная Европа в вашем лице соизволила открыть то, что испокон веков существовало у нее под носом и о чем мусульманский мир был осведомлен всегда… Впрочем, ваши предки тоже имели некоторое представление о предмете — пока не кинулись очертя голову в вольнодумство, просвещение, изучение электричества и отрицание высших сил… равно как и низших… Ну что вам рассказать?
— Суть. Кратко, но исчерпывающе. Наверняка это возможно?
— Суть… — протянул перс. — Вы правы, это не особенно сложно. До того, как Аллах создал человека, на Земле и в самом деле существовала другая раса. Мы их называем джиннами, давайте уж придерживаться этого названия, коли уж у вас нет своего… И если в нескольких словах… Были среди них такие, что поддались вразумлению Аллаха и покаялись. Но большинство с давних времен пыталось извести человеческий род — из злобы, из зависти. Это и есть та сила, что стоит за всеми черными тайными обществами, созданными людьми. Их осталось мало, совсем мало, но живут они долго и благостностью характера не страдают…
— Знаю, — тихо сказал Пушкин. — Почему вы хотите уехать, мирза Фируз?
— Потому что вчера я видел одного из них средь бела дня, посреди города. Это, собственно говоря, не джинн, это джинние — существо женского рода…
— У нее синие глаза и каштановые волосы? И ехала она в желтой коляске?
— Вы знаете больше, чем я думал… господин…
— Пушкин.
— Вы не родственник ли замечательного поэта?
Пушкин усмехнулся:
— Возможно, вас это и удивит, но я — он и есть… Это несущественно сейчас. Не до поэзии. Итак, это джинн…
— Джинние.
— Что пнем по сове, что сову об пень… — сказал Пушкин. — Разницы ведь никакой меж женским и мужским их полом? Вот видите… Вы что, тоже ее знаете?
— Ее — нет, — сказал перс. — Но я ее увидел, и она меня почуяла. А это скверно. Я в свое время пытался на них охотиться и уничтожать, случилась одна жуткая история в городе под названием Решт… Убили джиннов другие. У меня не хватило к этому… скажем, умения и способностей. И они меня запомнили. Специально за мной не охотились, но, коли уж она меня почуяла, следует ждать всего. Если у нее найдется время, постарается… Я не смогу ей противостоять, это будет похоже на то, как если бы человек с простой палкой пошел охотиться на полного сил льва… Нужно бежать. Торговлей займутся приказчики, а мне предстоит спасать жизнь… Вы меня осуждаете за трусость?
— Никоим образом, — сказал Пушкин решительно. — Потому что сам могу представить кое-что… А кольцо? Что такое с этим кольцом?
— Можно посмотреть поближе?
Пушкин, не колеблясь, снял перстень и протянуло его персидскому книжнику — а чтобы избежать неожиданностей, поспешил громко уточнить:
