Поэт и композитор - [7]

Наверняка Тик мог бы — ведь он подлинно романтический поэт. Мне припоминается, что я действительно держал в руках оперу, задуманную в подлинно романтическом духе. Она только была слишком пространна и переполнена событиями. Если я не ошибаюсь, ее название таково — «Чудовище и очарованный лес».

Фердинанд. Вот ты сам и напомнил мне о трудности, на какую вы, композиторы, обрекаете поэта. Ведь вы предписываете ему немыслимую краткость. Напрасно трудиться, передавая ситуацию или взрыв страсти значительными словами, — решительно со всем надо разделаться в нескольких стихах, да еще таких, которыми можно крутить и вертеть, как бог на душу положит.

Людвиг. Я бы сказал так: поэт, сочиняющий оперу, обязан подобно театральному декоратору сильными, энергичными движениями кисти прежде всего набросать рисунок целого, а затем и всю картину. Музыка придаст целому верное освещение и правильную перспективу, так что всякая деталь выступит словно живая, а отдельные мазки, казавшиеся произвольными, сольются в резко очерченные фигуры.

Фердинанд. Так что же — давать эскиз вместо целого?

Людвиг. Ничуть. Ведь разумеется само собою, что поэт должен оставаться верным законам драмы, почерпнутым из самой природы вещей, — это относится и к композиции целого, и к внутреннему сложению сюжета; но он должен прежде всего и особенно трудиться над тем, чтобы порядок сцен обеспечивал ясное, отчетливое развитие сюжета, разворачивающегося на глазах зрителя. Даже не разбирая почти ни слова, зритель все же должен составить представление о сюжете. Никакой драме ясность не нужна так, как опере, — мало того, что даже при самой четкой дикции понимать слова в опере все же труднее, сама музыка тоже переносит слушателя в иные сферы, и ее приходится все время возвращать назад к той точке, на которой концентрируется драматический эффект. А слова композитору приятнее всего такие, которые коротко и ясно выражают ситуацию или страсть; в особенных красотах и тем более в образах нет никакой потребности.

Фердинанд. А Метастазио, столь обильный сравнениями?

Людвиг. Да, он придерживался странного мнения, будто композитора, особенно когда он пишет арию, надо сначала вдохновить какой-либо поэтической картиной. Отсюда его без конца повторяющиеся одинаковые начала: Come una tortorella… Come spuma in tempesta…[2]… и т. д. Нередко и на деле услышишь в оркестре то воркование горлицы, то шум пенящихся волн и т. п.

Фердинанд. Итак, мы должны воздерживаться от красот, но мало этого, мы освобождены и от необходимости расписывать занимательные ситуации? Например, юноша идет на бой и прощается со своим престарелым, убитым горем отцом-королем, государство которого до основания потрясает некий победоносный тиран, или же любящего юношу и возлюбленную разлучает жестокий рок, — что же им говорить? Только «прощай» да «прощай»?

Людвиг. Пусть первый скажет — но только коротко! — о своем бесстрашии, о своей вере в правое дело, пусть другой скажет возлюбленной, что жизнь без нее — это медленная смерть, но ведь и простого «прощай!» достаточно для композитора, энергично, решительными мазками рисующего душевное состояние юноши и возлюбленного, ведь композитор должен вдохновляться не словами, а действием и ситуацией. Уж коль скоро ты привел этот пример, — итальянцы бессчетное число раз поют одно-единственное словечко «addio!», но ведь с какой западающей в душу интонацией. Музыка способна выразить тысячи и тысячи разных оттенков! Вот самая чудесная тайна музыкального искусства: когда речь по своей бедности иссякает, тогда, только тогда открываются неисчерпаемые источники музыки, ее выразительных средств.

Фердинанд. Значит, поэт должен стремиться к предельной простоте слов и ему достаточно лишь наметить ситуацию — энергично и благородно.

Людвиг. Так это и есть. Как сказано, композитор должен вдохновляться сюжетом, действием, ситуацией, а не пышными словами, и не только так называемые поэтические образы, но и всевозможные рассуждения — настоящая пытка для музыканта.

Фердинанд. Поверишь ли мне, что я очень живо чувствую, сколь же трудно написать хорошую оперу согласно с твоими условиями? Прежде всего эта простота слов…

Людвиг. Уж конечно окажется тяжким испытанием для вас, если вы любите «живописать словами». Но если Метастазио, на мой взгляд, прекрасно показал, как не надо сочинять оперные тексты, то на итальянском языке написано много такого, что может служить образцом текстов для пения. Что проще вот такой строфы, известной целому свету?

Almen se non poss'io

seguir l'amato bene,

affetti del cor mio

seguite lo per me![3]

Слов немного, они просты и говорят о душе, которой владеют любовь и боль, — композитору остается понять намек и затем уже со всею силой музыкального выражения представить внутреннее состояние души. А особая ситуация, при которой поются эти стихи, возбудит его фантазию, и он придаст пению абсолютно индивидуальный характер. Вот причина, почему иной раз композитор, наделенный особо чуткой поэтической душой, кладет на музыку откровенно слабые стихи, а получается великолепная музыка. Но тут его вдохновлял настоящий романтический, оперный сюжет. Пример — «Волшебная флейта» Моцарта.